Воплощение духовной нищеты, нравственного убожества русских помещиков
Первый случай — описание лиц чиновников: «У иных были лица точно дурно выпеченный хлеб: щеку раздуло в одну сторону, подбородок покосило в другую, верхнюю губу взнесла пузырея, которая в прибавку к тому еще и треснула…» Второй случай — описание черных фраков: «Черные фраки мелькали и носились врозь и кучами там и там, как носятся мухи на белом сияющем рафинаде в пору жаркого июльского лета, когда старая клюшница рубит и делит его на сверкающие обломки…» и т. д. С другой стороны, если человеческое передвигается в более низкий, «животный» ряд, то последний «возвышается» до человеческого: напомним сравнения заливающихся псов с хором певцов. Во всех случаях сближение человеческого с неживым или животным происходит по-гоголевски тонко и многозначно.
Условный план развернутого сравнения — именно благодаря тому, что это сравнение — не нивелирует предмет, но словно набрасывает на него прозрачный флер. Сравнение колоритно, ярко, живет по законам маленькой жанровой сценки; в то же время каждая ее подробность ассоциативно ведет к тому явлению, которое подразумевается (так, мухи ползающие по сахарной куче и потирающие «одна о другую задние или передние ножки», напоминают фланирующих и показывающих себя на балу молодых мужчин). Как в комнате Собакевича (описание которой близко скрытому развернутому сравнению) каждая деталь могла бы сообщить о себе, что она тоже очень похожа на такого-то персонажа, хотя прямого отождествления или полного уподобления гоголевский стиль, повторяем, не допускает.
Но, конечно, не Чичиков воплощает «ту удалую, полную силы национальность», о которой писал Герцен и которая должна противостоять «мертвым душам». Изображение этой силы, проходящее «вторым планом», тем не менее очень важно именно своим стилистическим контрастом гротескной неподвижности и омертвлению. «И в самом деле, где теперь Фыров?
Гуляет шумно и весело на хлебной пристани, порядившись с купцами. Цветы и ленты на шляпе, вся веселится бурлацкая ватага, прощаясь с любовницами и женами, высокими, стройными, в монистах и лентах; хороводы, песни, кипит вся площадь…» Все здесь дано по контрасту к образу жизни Маниловых и Собакевичей; все здесь пестро, ярко и одушевленно. В то же время в этом описании, как и в стилистически родственном ему описании тройки, есть необузданная стремительность, ведущая к гротескному слиянию и неразличимости форм. Одна из причин этого явления — та неоформленность позитивных элементов, которая, пожалуй, лучше всех была угадана Белинским в его определении «пафоса» «Мертвых душ». «Пафос» поэмы «состоит в противоречии общественных форм русской жизни с ее глубоким субстанциальным началом, доселе еще таинственным, доселе еще не открывшимся собственному сознанию и неуловимым ни для какого определения».
Представляя собой великое национальное, достояние русского народа, произведения Гоголя являются в то же время неотъемлемой частью мировой художественной культуры. По глубине воплощения жизненной правды, по объемности художественных обобщений они принадлежат к числу наиболее значительных, современных художественных творений. Гоголь — великий юморист и сатирик, чье творчество неразрывно связано с формированием и развитием реализма XIX в. Он был одним из основоположников русского критического реализма. С необычайной силой поэтического мастерства Гоголь показал мизерность, убожество замкнутого эгоистического существования. Поразительно рельефно он нарисовал образы людей, погрязших в «тине мелочей», в тине обыденщины, не желающих признавать ничего, кроме индивидуального ничтожного мирка. Писатель охарактеризовал всю жестокость той силы, которой владеют «хозяева жизни», но одновременно с тем он глубоко обнажил мнимость, эфемерность их величия, иллюзорность их представлений о жизни, о своем могуществе.
Холодный эгоизм и меркантилизм, бездуховность существования, самодовольство пошлости, ничтожества, другие отрицательные качества людей, раскрытые в художественных обобщениях Гоголя, являются отнюдь не только достоянием определенных социальных групп, они активно проявляют себя и в другие эпохи, в иных исторических, общественно-бытовых условиях.
Непривлекательный облик вещизма нередко вуалируется высказываниями о том, что красота вещей, окружающих человека, духовно облагораживает его. Но «высокие» слова не могут затушевать того, что вещизм — это то самое накопительство, которое делает людей рабами вещей. Идеи высокого призвания человека, идеи широкого развития творческих сил народа явились источником поэтического вдохновения Гоголя. Они освещали ему путь и тогда, когда он писал об унижении человека, социальном угнетении народа. Гоголь не только нарисовал непомерную тяжесть материальных лишений, суровость борьбы за существование «маленького» человека, не только показал рабскую бесправность крестьянства, он раскрыл духовное обмельчание человеческой личности в условиях приниженного существования.
Стирание человеческих качеств, сужение жизни мира, стремление превратить личность в нечто похожее на автомат — эти тенденции Гоголь показал как результат непрестанного нивелирующего воздействия определенных социальных отношений. В сокровищнице мировой культуры навсегда останутся художественные образы, отражающие подлинную красоту народной жизни, высокие и благородные стремления народных героев к достижению общественного блага. Писатель-сатирик создал одно из прекраснейших творений мировой литературы, вдохновенно рисующее величие народного подвига, несокрушимую силу народных героев.
Поэтому и гоголевские образы сохраняют и сохранят свое нетленное значение. Они чаще всего не являются воплощением лучших человеческих качеств, но их внутренний пафос, их внутренняя энергия направлены на совершенствование жизни и человека. Воздействие произведений Гоголя на читательскую аудиторию не только не уменьшается, но непрерывно расширяется и возрастает.
Художественные образы Гоголя ярко показывают полное духовное оскудение людей, которые замыкаются в своем обособленном от широких общественных интересов существовании, людей, видящих благо в индивидуалистическом обособлении от жизни общества. Писатель раскрыл омерзительный облик тупого, самодовольного мещанства и хищнического накопительства. Гоголь неустанно разоблачал сентиментально-идиллическое восприятие жизни, неумение видеть реальные процессы действительности, стремление приукрасить факты жизни, представить их в ложном освещении. Образы, созданные писателем, сурово обличают бюрократическое чванство, корыстолюбие, зазнайство. Они воспитывают ненависть к обывательщине и инертности, вселяют жажду активного действия, широкого проявления творческих возможностей человека.
Воплощение духовной нищеты, нравственного убожества русских помещиков