Художественное своеобразие поэмы Н. В. Гоголя «Мертвые души»

Вы сами понимаете, что всякая фраза досталась мне

Обдумываньями, долгими соображеньями, что мне

Тяжелей расстаться с ней, чем другому писателю,

Которому ничего не стоит в одну минуту одно

Заменить другим.

Н. В. Гоголь

Мало кто из писателей обладал такой магией слова, как Гоголь. Заботу о языке он считал одной из важнейших задач художника. Гоголь всегда тонко и точно использует речь героев для их социальной и психологической характеристики.

Белинский первым обратил внимание на то, что писатель «заставляет говорить своих героев сообразно с их характерами».

Пример тому — Чичиков. В нем очень развита способность к маскировке, перевоплощению. Чичиков мгновенно воспринимает словесную манеру собеседника и перенимает ее, чтобы расположить к себе нужного человека. Как по-маниловски звучит его обращение к Маниловой: «Сударыня! . Здесь пребудет приятность времени, проведенного с вами!

И, поверьте, не было бы для меня большего блаженства, как жить с вами, если не в одном доме, то, по крайней мере, в самом ближайшем соседстве».

«Мертвые души» вообще отличаются многоголосием. Язык каждого персонажа индивидуален: Собакевича не спутаешь с Маниловым, а Ноздрева с Плюшкиным. При этом изображение повседневной жизни требовало, чтобы в поэме присутствовала разговорная речь, вытеснявшая книжный язык.

Разговорно-бытовая речь поэмы вызвала неодобрение некоторых критиков, но как хорошо характеризует она ее персонажи! Вот Коробочка говорит выведенному из себя Чичикову: «Ах, какие ты забранки пригинаешь!» Или характеристика чиновничьей жизни: «…В губернию назначен был новый генерал-губернатор, событие, как известно, приводящее чиновников в тревожное состояние: пойдут переборки, распеканья, взбутетениванья и всякие должностные похлебки, которыми угощает начальник своих подчиненных!»

Гоголь раскрепощает слово, открывает в нем множество оттенков. Вот несколько выражений из «Мертвых душ»: «Омедведила тебя жизнь», «Чтоб доказать тебе, что я не какой-нибудь скалдырник, я не возьму из них ничего…», «Из брички вылезла девка с платком на голове, в телогрейке, и хватила кулаками в ворота».

В отличие от лаконичной, строгой прозы Пушкина, гоголевское произведение насыщено метафорами и сравнениями, чрезвычайно живописными и красочными. Вот как описывается женолюбие кучера Селифана: «Породистые, стройные девки, каких уже трудно теперь найти в больших деревнях, заставляли его по нескольким часам стоять вороной. Трудно было сказать, которая лучше: все белогрудые, белошейные, у всех лица репой, у всех глаза с поволокой, походка павлином и коса до пояса».

А как метко сравнивает Гоголь собачий лай на околице села с симфоническим концертом!

Изображение какого-нибудь предмета вызывает к жизни целую вереницу сравнений, уподоблений, развернутых метафор. Вот Чичиков подъезжает к дому Собакевича: «Подъезжая к крыльцу, заметил он выглянувшие почти в одно время два лица: женское, в чепце, узкое, длинное, как огурец, и мужское, круглое, широкое, как молдаванские тыквы, называемые горлянками, из которых делают на Руси балалайки…»

Гоголевская фраза отличается выразительностью и в то же время живописностью. Описывая одну из городских лавок, он сравнивает красное лицо лавочника с самоваром, который стоял рядом с ним: «Издали можно было подумать, что на окне стояло два самовара, если б один самовар не был с черною как смоль бородою».

Излюбленным приемом Гоголя является контрастное соединение высокого, патетического с пошлой грязью жизни, с той реальностью, из которой никакая мечта вырваться не может.

Так, размышления Чичикова о птице-тройке грубым окриком прерывает скачущий навстречу фельдъегерь с усами в аршин. Мечта сталкивается с неприглядной действительностью.

Уже своим современникам писатель открылся как истинный волшебник слова. Он искал слова в гуще народной жизни и превращал их в емкую и мощную изобразительную силу, способную раскрыть замысел автора и навсегда остаться в памяти очарованного читателя.