Художественный анализ восьмой главы романа «Евгений Онегин»

Глава восьмая занимает особое место в романе. И не только потому, что в ней завершается сюжетная история взаимоотношений Онегина и Татьяны. Ее писал, в сущности, новый поэт. Пройдя через трудные годы, он вступил в зрелый период своего творчества, вооруженный новым знанием жизни и закономерностей исторического развития. Поэтому он не просто завершал когда-то начатую историю своих любимых героев, но с позиций историзма переоценивал ту эпоху, которую начал изображать еще в 1823 г.

Именно поэтому в восьмой главе с такой наглядностью и отчетливостью проявлено единство двух миров — сюжетных героев и автора-поэта. Вся глубина романа, все его художественное и общественное значение, весь смысл пушкинского открытия подлинно русских характеров, конкретно-исторических типов, порожденных русской жизнью, его подлинный идейный потенциал может быть понят и раскрыт только в этом единстве. Восьмая глава открывалась и завершалась темой автора-поэта. Такое обрамление концентрировало внимание читателя на кардинальных проблемах не только последней главы, но романа в целом. В то же время первые строфы главы кажутся неожиданными. В самом деле — седьмая глава кончалась обещанием Пушкина наконец вернуться к оставленному на время Онегину.

Следовательно, читатель вправе был ожидать рассказа о герое. Вместо того, ему предложили строфы, исполненные лирических размышлений автора-поэта о своей жизни. «Неожиданность» эта обманчива, в действительности лирический рассказ автора-поэта о себе имел прямое отношение к Онегину. Чтобы понять это — рассмотрим подробнее последнюю строфу седьмой главы. С легкой иронией Пушкин сообщил читателю, что, хотя и с запозданием, он решил написать «вступление» к роману. Это вступление он выделил особым шрифтом. Прочтем его:

Пою приятеля младого И множество его причуд. Благослови мой долгий труд, О ты, эпическая муза! И, верный посох мне вручив, Не дай блуждать мне вкось и вкрив.

Существует мнение, что «вступление» — это пародия на эпический стиль классицизма, на формулу обязательного зачина эпических поэм, начинавшихся словом «пою». Ироническое «вступление» преследовало другую цель: после главы, посвященной Татьяне, Пушкин вновь напоминает, что главным действующим лицом романа является Онегин, как бы шутя, возводит его в ранг эпического героя, предваряя тем самым рассказ о его судьбе в восьмой главе. Точнее же, если учитывать первоначальный план романа, «вступление» должно было настраивать читателя к восприятию главы «Странствие». Неожиданным было и содержание лирического рассказа автора о себе, ибо внешне оно как бы повторяло сказанное раньше — в первой главе. Действительно, автор вновь возвращается к своей петербургской жизни 1819 года, к крымским впечатлениям и к своему романтическому прошлому.

Но делается это сознательно. Пушкин считает теперь необходимым внести ясность и в понимание идейной позиции автора-поэта 1819 года, он восстанавливает историческую правду: Пушкин, автор «Вольности», «Послания Чаадаеву», «Деревни», сатирических ноэлей, был «эхом русского народа», выразителем идей молодой России, вдохновителем поколения, начавшего борьбу за вольность. Тем самым пересматривалась и значительно дополнялась первая глава. Начальные строфы восьмой главы потому важны не только для понимания убеждения автора-поэта 1830 года, но и для понимания всего романа: читатель должен был существенно исправить свои прежние представления об идейной жизни Петербурга в конце 1810-х годов, узнать о вольнолюбивых взглядах автора — поэта, а следовательно, и о характере взаимоотношений его со своим приятелем Онегиным.

Осторожно, скупо, лаконично рассказывает Пушкин о себе и о своей жизни в годы создания романа, о времени до того, «как грянул гром», и после, когда «вдруг изменилось все кругом». Время это — подготовка и крушение дворянской революции. О той же эпохе в десятой главе сказано определеннее, но стремление сберечь от жандармских глаз заветное не должно мешать нашему пониманию замысла.

Лирический рассказ о мятежной юности автора-поэта — это история, рассказанная им осенью 1830 года. Но вне истории уже нельзя было решать судьбу Онегина. Лирическим воспоминанием и завершалась глава. В последней строфе романа Пушкин прямо вспоминает декабристов, и с их временем, их делами, отношениями с ними связывает он свой роман, и прежде всего характер Онегина: Но те, которым в дружной встрече Я строфы первые читал… Иных уж нет, а те далече, Как Сади некогда сказал. Без них Онегин дорисован. В первой главе Онегин был допущен в мир автора-поэта, но мир этот был искусственно ограничен. Автора-поэта и Онегина объединяло разочарование, неудовлетворенность жизнью. Приятельские отношения носили прежде всего биографический бытовой характер.

В восьмой главе Онегин вписан в исторический и политический мир. Слово «приятель» стало наполняться новым содержанием. Пушкин сжег десятую главу, но сумел воссоздать в последней главе романа атмосферу идейной жизни будущих декабристов. Именно этим и объясняется новое отношение автора к своему герою. Впервые Пушкин обнажает свое решительное намерение отстоять Онегина от нападок толпы.

Появление Онегина, как всегда, вызвало в свете недоброжелательные разговоры (вспомним признание Онегина в своем альбоме — «меня не любят и клевещут»). Независимость поведения породила кличку «чудака»: «Чем ныне явится? Мельмотом, космополитом, патриотом, Гарольдом, квакером, ханжой, иль маской щегольнет иной?..»

Разноречивому приговору светской толпы отвечает Пушкин. Сначала спокойно: «Зачем же так неблагосклонно вы отзываетесь о нем?» Затем все резче звучит его голос: «За то ль, что мы неугомонно хлопочем, судим обо всем, что пылких душ неосторожность самолюбивую ничтожность иль оскорбляет, иль смешит, что ум, любя простор, теснит, что слишком часто разговоры принять мы рады за дела?..» Мы узнаем уже известные нам строки — это раздумья самого Онегина, записанные в альбоме. Теперь это пушкинские слова. Позиция и взгляд на вещи Пушкина и Онегина вновь сблизились. С гордостью заявляет Пушкин, что Онегин не из тех, «кто в двадцать лет был франт иль хват, а в тридцать выгодно женат», ему глубоко чужд тот, «кто славы, денег и чинов спокойно в очередь добился».

Кровно связанный со своей средой, Онегин сумел выжечь из своего сердца себялюбие, с ненавистью отверг нормы жизни, навязакные ему с детства, оттого он чужой и лишний в этом мире собственников, глупцов и карьеристов. О столичном высшем свете, который вьется вокруг императорского двора, Пушкин пишет с гневом и презрением: «Тут был, однако, цвет столицы, и знать, и моды образцы, везде встречаемые лица, необходимые глупцы», «тут был Проласов, заслуживший известность низостью души…»

Все это важно для понимания судьбы Онегина и судьбы Татьяны, принужденной жить в «омуте света». Защищая Онегина, Пушкин сочувственно рисует черты его натуры: «пылкая душа», ум, не терпящий узости суждений, презрение к карьере, к чинам, к выгодной женитьбе, преданность высоким мечтаниям. «Защитительные» строфы завершаются лирической сентенцией:

Но грустно думать, что напрасно Была нам молодость дана, Что изменяли ей всечасно, Что обманула нас она; Что наши лучшие желанья, Что наши свежие мечтанья Истлели быстрой чередой, Как листья осени гнилой.

После замужества Татьяны прошло около трех лет. Описание ее новой жизни не входило в художественный план романа. Переход от «уездной барышни» к великосветской даме мог естественно восприниматься читателями, так как между седьмой и девятой главами была глава восьмая, подробно рассказывающая о путешествии Онегина. Чувство времени, которое рождалось при чтении восьмой главы, помогло читателю понять и жизненное поведение Татьяны-княгини.