«Я вещь, а не человек» (взаимоотношения Ларисы с Кнуровым и Вожеватовым)

План:

1. Чем отличаются Кнуров и Вожеватов от купцов, изображенных в драме «Гроза»?

2. Как рисует А. Н. Островский взаимоотношения между купцами?

3. Как характеризует Кнурова и Вожеватова их отношение к Ларисе? В чем выразились бездушие, расчетливость и цинизм этих отношений? (проследить по тексту четвертого действия).

Сравнивая купцов старой и новой формаций, Г. И. Успенский в очерке «Книжка чеков» писал: «Старомодный купец, как скажет всякий, Кто имел с ним дело, жил обманом, богатство приходило к нему темными путями, и слова: «темный богач»» так же справедливы по отношению к старомодному купцу, как поговорка: «не обманешь — не продашь» — справедлива относительно его деятельности. В нем все было обманом… закон, начиная будочником и кончая губернатором, постоянно стоял над старомодным купцом в самом угрожающем виде. Купец был дойною коровою всех, кто представлял собою какую-нибудь власть… Недаром стародавний купец одевался в лисий мех: нечто лисье было во всей его деятельности, а травля, гораздо более оживленная, чем бывает травля на настоящую лисицу, преследовала старомодного купца изо дня в день, из года в год…

Ничего общего с этого рода типом Иван Кузьмич Мясников (обобщенный образ купца нового типа) не имеет: в физиономии у него нет ни той слащавости, которая замечалась у прежнего купца в момент спускания аршина на чертверть против настоящей меры, ни страха, являвшегося при появлении квартального. Напротив, физиономия Ивана Кузьмича — физиономия смелая, уверенная, и эту открытую смелость Иван Кузьмич не прячет даже в бороду, потому что «по нонешнему времени» он эту бороду бреет. Такая существенная разница между старым и новым представителем капитала объясняется тем, что старый тип считал свое дело в глубине души «не совсем чтобы по-божески», а новый, напротив, ничуть не сомневается в том, что его дело — настоящее и что отечество даже обязано ему благодарностью за то, что он. кертвует своим капиталом на общую пользу, и хотя действует из личных выгод, но зато дает другим хлеб, оживляет «мертвые местности» и капиталы, как пишут и газетах (с которыми Иван Кузьмич частию знаком)…»

Именно к такому типу купцов принадлежат: Кнуров и Вожеватов. В отличие от диких они получили порядочное образование. Кнуров читает французскую газету, собирается ехать на выставку в Париж. Сопоставляя портреты И. В. Самарина и К, Н. Рыбакова :1 роли Кнурова, мы придем к выводу, что облик К. Н. Рыбакова более соответствует замыслу Островского. На рисунке Шустова перед нами традиционный облик купца с окладистой бородой, в поддевке. В его ипешности есть что-то медвежье, неуклюжее. Рыбаков с роли Кнурова — европеец, джентльмен в пальто и шляпе, с небольшой расчесанной на стороны бородкой, в очках.

Кряжистая, хотя и несколько тучная фигура, волевое лицо, жесткий взгляд — во всем чувствуется твердо стоящий. на ногах, самоуверенный человек. Из разговора Гаврилы и Ивана мы узнаем, что Кнуров замкнут, неразговорчив. «Как же ты хочешь, чтобы он разговаривал, коли у него миллионы! С кем ему разговаривать? Есть человека два-три в городе, сними он разговаривает, а больше не с кем; ну он и молчит», — говорит о нем Таврило. Эта характеристика подтверждается во втором явлении. Гаврилу и Ивана Кнуров просто не. замечает, на их поклоны не обращает никакого внимания, да и с Вожеватовым держится несколько покровительственно и снисходительно. При встрече с Кнуровым Вожеватов почтительно кланяется, Кнуров же ограничивается рукопожатием.

И еще один штрих, ярко характеризующий купцов нового времени. Для купцов-самодуров было характерно полное пренебрежение к общественному мнению. «Боится, что ль, он кого!» — говорит о Диком Кудряш. Теперь купцы вынуждены считаться с тем, что о них скажут или подумают. У них складывается особая тактика, основанная на обмане общественного мнения. Такова, например, хитроумная затея Вожеватова пить шампанское из чайников, — «чтобы люди чего дурного не сказали».

Диалог Кнурова и Вожеватова дает возможность судить о взаимоотношениях менаду самими купцами. Купцы составляют единый лагерь по отношению к зависимым от них людям. Но внутри этого лагеря за внешним благодушием и предупредительностью скрывается настороженность и недоверие друг к другу.

Когда Кнуров расспрашивает Вожеватова о его коммерческих делах, и в частности о покупке парохода, Вожеватов дает самые общие, уклончивые ответы. Но особенно характерен их разговор о Ларисе. Кнуров старается выведать, каковы намерения Вожеватова: «А хорошо бы с такой барышней в Париж прокатиться на выставку», й Вожеватов выдает себя с головой: «Да, не скучно будет, прогулка приятная», но тут же спохватывается: «Какие у вас планы-то, Мокий Парменыч!» Кнуров в свою очередь парирует удар: «Да и у вас этих планов-то не было ли тоже?» И тогда Вожеватов с известной долей лукавства говорит о своей робости перед женщинами, об «уж очень нравственном», патриархальном воспитании. Вожеватов вовсе не ожидает, что Кнуров ему поверит, он просто демонстрирует свою изворотливость, находчивость, — смотрите, мол, Мокий Парменыч, и мы не лыком шиты.

Нравственный облик купцов раскрывается прежде всего в их взаимоотношениях с Ларисой. Эти отношения рассмотрены в первом варианте обзорного урока. Не повторяя сказанного, обратим внимание на то, что цинизм Кнурова прикрывается маской почтительности и показного доброжелательства: «Я все думал о Ларисе Дмитриевне, — обращается он к Вожеватову перед тем, как метать жребий. — Мне кажется, она теперь находится в таком положении, что нам, близким людям, не только позволительно, но мы даже обязаны принять участие в ее судьбе». Итак, не воспользоваться безвыходным положением Ларисы, а «принять участие в ее судьбе». Та же фразеология в разговоре Кнурова с Ларисой: «Я только желаю вам добра и счастья, чего вы вполне заслуживаете… Я сделаюсь нашим самым преданным слугой и самым точным исполнителем всех ваших желаний и даже капризов…» В такой форме изложено предложение идти к нему на содержание. В этом обращении нет ни одного слова о любви. Это деловое предложение, и высказано оно деловым языком.

Кнуров не сомневается в том, что его предложение будет принято. Откуда же такая самоуверенность? Кнуров знает меру власти своей над людьми. «Для меня невозможного мало», — говорит он Ларисе. В царстве чистогана покупаются и любовь, и уважение: «Стыда не бойтесь, осуждений не будет. Есть границы, за которые осуждение не переходит: я могу предложить вам такое громадное содержание, что самые злые критики чужой нравственности должны будут замолчать и разинуть рты от удивления».

Островский в ярких художественных образах раскрыл те стороны буржуазных отношений, буржуазной морали, о которых Маркс и Энгельс писали: «Буржуазия повсюду, где она достигла господства, разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения… Она превратила личное достоинство человека в меновую стоимобть… Буржуазия сорвала с семейных отношений их трогательно-сентиментальный покров и свела их к чисто денежным отношениям»

Вожеватов, как и Кнуров, расчетливый эгоист. О судьбе Ларисы он рассказывает со смехом. Бывать в доме Огудаловых, шутить с Ларисой, слушать ее пение для Вожеватова большое удовольствие, но не более. Он никогда не потеряет голову, «не зарвется», «лишнего не передаст». Даже в разговоре о самых интимных человеческих отношениях Вожеватов пользуется лексикой и фразеологией дельца, коммерсанта. Свои чувства Вожеватов подчиняет трезвому расчету. «Нет, как-то я, Мокий Парменыч, в себе этого совсем не замечаю… что любовью-то называется», — говорит он Кнурову. И Кнуров его одобряет: «Похвально, хорошим купцом будете».

Холодная расчетливость и бездушие Вожеватова особенно выпукло обнаруживаются в четвертом действии. «Вася, я погибаю! — в отчаянии обращается к Вожеватову Лариса. — …мы с тобой с детства знакомы, почти родные; что мне делать — научи!» И слышит в ответ: «Лариса Дмитриевна, голубушка моя! Что делать-то? Ничего не поделаешь».

Почему же Вожеватов отказался ей помочь? Во-первых, потому, что здесь каждый за себя, и после того, как Вожеватов понял, что Лариса не может быть его любовницей, его игрушкой, он потерял к ней интерес, во-вторых, дело в своеобразно понимаемой купеческой чести. Вожеватов дал Кнурову слово и не может его нарушить, хотя бы на его глазах погибал человек. Это верность законам корпорации. Честное слово — это марка купца. Нарушившим его нет веры, нет кредита.

Таковы рыцари нового времени, для которых капитал стал богом, коммерция — содержанием жизни, нормы морали — средством выгодного предпринимательства. И не замечают они, как обкрадывают себя, как пуста, бессодержательна их жизнь.