Жанровое своеобразие произведений Бунина

Несомненная писательская заслуга Бунина, прежде всего, состоит в развитии им и доведении до высокого совершенства чисто русского и получившего всемирное признание жанра рассказа или небольшой повести той свободной и необычайно емкой композиции, которая возникает как бы непосредственно из жизненного явления или характера и чаще всего не имеет «замкнутой» концовки, ставящей точку за полным разрешением поднятого вопроса или проблемы.

Возникнув из живой жизни, конечно, преображенной и обобщенной творческой мыслью художника, эти произведения русской прозы в своих концовках стремятся как бы сомкнуться с той же действительностью, откуда вышли, и раствориться в ней, оставляя читателю широкий простор для мысленного продолжения их. Чтобы не быть голословным из множества возможных примеров приведу один — рассказ «Солнечный удар».

Сюжет этого рассказа прост: на пароходе, плывущем по Волге, встречаются поручик и молодая женщина, которая возвращается домой после отдыха в Крыму. И тут с ними случилось то, что суждено испытать немногим: вспышка страсти, подобная по силе солнечному удару. Герои словно сошли с ума, но понимают, что оба бессильны противиться этому чувству. И они решаются на безрассудный поступок: сходят на ближней пристани. Войдя в номер, герои дают волю охватившей их страсти: «…оба так исступленно задохнулись в поцелуе, что много лет вспоминали потом эту минуту: никогда ничего подобного не испытывал за всю свою жизнь ни тот, ни другой». Утром «маленькая безымянная женщина» уезжает. Сначала поручик отнесся к случившемуся очень легко беззаботно, как к забавному приключению, подобных которому немало было и еще будет в его жизни. Но, вернувшись в гостиницу, он понимает, что не в силах быть в номере, где все еще напоминает о ней.

С нежностью вспоминает он ее слова, сказанные перед отъездом: «Даю вам честное слово, что я совсем не то, что вы могли обо мне подумать. Никогда ничего даже похожего на то, что случилось, со мной не было, да и не будет больше. На меня точно затмение нашло… Или, вернее, мы оба получили что-то вроде солнечного удара…» И поручик осознает, что готов отдать жизнь за то, чтобы снова увидеть свою «прекрасную незнакомку» и высказать ей, как «он мучительно и восторженно любит ее».

Если в произведениях, написанных Буниным раньше, любовь была несчастливой потому, что она была не разделена, одинока, то в этом рассказе трагедия любви заключается в том, что она слишком сильна. Читатель понимает, что она и не могла продлиться, что разлука героев закономерна и неизбежна. Автор, чтобы подчеркнуть мизерность отпущенного любви времени, даже не называет имен героев, только описывает стремительно развивающееся действие. Вот эта «мизерность» времени и дает толчок рождению такого рода новеллы. На нескольких страницах И. Бунин умещает тему огромного романа, которая могла развернуться со многими подробностями и самым подробным образом поведать о том, что в этом мире устойчивого счастья нет, особенно для русского характера, а могут быть только «солнечные удары», ослепляющие душу и оставляющие щемящую памятью. И. Бунин был исключительно хорошим рассказчиком.

Может быть, зарождение этого жанра прослеживается и из большей глубины по времени, но ближайшим классическим образцом его являются, конечно, «Записки охотника» И. Тургенева.

В наиболее развитом виде эта русская форма связывается с именем Чехова, одного из трех «богов» Бунина в литературе (первые два — Пушкин и Толстой). Бунин, как и Чехов, в своих рассказах и повестях пленяет читателя иными средствами, чем внешняя занимательность, «загадочность» ситуации, заведомая исключительность персонажей. Он приковывает вдруг наше внимание к тому, что на первый взгляд совершенно обычно, доступно будничному опыту, и заставляет пристально в него вглядеться. Западная литература все-таки в большей своей части строится на сюжете. Русские классики, как бы сговорившись, почему-то не стремились строить завлекательную интригу. Это объясняется тем, что они отражали живую жизнь и старались за внешними проявлениями видеть глубинную суть русского человека, его душу.