Альцест и Селимена в пьесе Мольера «Мизантроп»

«Мизантроп» — совсем не драма слишком чистого и потому неприспособленного к жизни существа и не история желчного невропата-мазохиста, смакующего собственные несчастья. Это трагедия любви, трагедия человека, который хочет сберечь навсегда душевный жар своих двадцати лет — в любви, в дружбе, во всех связях с миром! Альцест вовсе не слабодушны и он просто отказывается взрослеть, то есть идти па компромиссы, признав относительность всего па свете. Незаурядные силы ого ума храпят свежесть молодости, сердце — ее горячность и порывистость. Если иной раз он выглядит сумасбродом, то по потому, что смешон, а потому, что в зрелом годами человеке живет юношеская наивность, от которой он не может и не хочет избавиться.

Альцест, как и Мольер (и по той же причине — разочарование в мире), отчаянно хватается за эту последнюю спасительную соломинку — любовь. Любовь — единственное состояние души, совместимое с их существом: только в любви можно сохранить вечную молодость с ее пылом, с ее безумием, наивными ухищрениями, только в любви и ее крайностях — когда она искренна — живет незапятнанная чистота. Но Селимена не больше, чем Арманда, способна па искренность, которой взыскует ее возлюбленный.

Селимена светская женщина, искушенная в обычаях салопов и двора, кокетка, в полную меру (и даже сверх меры) использующая силу своей обольстительной красоты, своего живого ума,- не по злобе, а скорее для удовольствия от самой игры. Стоит только посмотреть на нее, когда сразу же после серьезного объяснения с Алъцестом она вновь обретает привычные интонации изящной болтовни. Она принадлежит к легкомысленному миру Ласта и Клитандра, двух маркизов, явившихся навестить ее и, как полагается, позлословить об общих знакомых. Один — нелепый чудак; другой — несносный говорун; третий «не человек, а тайна», вечно шепчет вам на ухо вздорные секреты; четвертый корчит большого вельможу и помешан на лошадях и каретах. Белиза источает скуку. Лдраст падут спесью и без конца сетует, что его великие заслуги не признаны. Клеой — ничтожество, но у пего такой хороший повар, что гости наносят визиты его столу. Дамис столь высокого мнения о своем уме, что счел бы для себя зазорным похвалить что бы то ни было. Тут Клитапдр делает Селимене комплимент за ее «особый дар описывать так живо». Альцест, мужественно все ото слушавший со стиснутыми зубами, не говоря ни слова, больше по выдерживает, взрывается:

«Несносно видеть мне подобную игру. Но вас на ложный путь заведомо толкают И вашим слабостям напрасно потакают».

В третьем акте является Тартюф в юбке, Арсиноя. Под видом дружеского предостережения она язвит Селимену за вольность и дерзость поведения. Селимене находчивости и проницательности не занимать; она разоблачает истинные побуждения своей гостьи;

«Вид вашей строгости, немного напускной, И речи, полные морали прописной, И мины ужаса от пустяка любого, Где ваша чистота завидеть грех готова, Пренебрежение ко всем, ко всем кругом, Зато уверенность в достоинстве своем, Тон проповедницы и строгость осужденья К невиннейшим вещам без тени снисхожденья Все, вместе взятое, судил согласный хор. Не скрою — вот каков был общий приговор: «К чему вид набожный и скромный Арсиное, Коль скоро с ним вразрез идет все остальное?»

Селимена, чье смущенье и раскаяние длилось лишь миг, обретает уверенность в себе и вновь становится светской дамой: «Что говорите вы! Как! Мне, в расцвете лет, Уехать с вами в глушь, совсем покинуть свет?..»

Теперь их любви конец. Альцест упустил последний случай, не сумел воспользоваться слабостью Селимены, вырвать у нее признание, которое спасло бы их обоих: ведь она очевидно предпочитала его всем прочим поклонникам, даже Оронту, потому что он смел ей противоречить, говорить правду в глаза. Со щемящей неуклюжестью Альцест бросается к благоразумной и бесцветной Элианте, предлагая сердце ей. Но Элианта любит Филинта. Альцест совсем одинок. Ему теперь и вправду остается только

«…Уголок искать вдали от всех, Где мог бы человек быть честным без помех!»

Здесь, на этом двойном крахе, занавес падает. Но можно ли считать это настоящей развязкой? Зритель так и не знает, что станет с Альцестом, удалится ли оп от общества людей навсегда. Филинт, примерный друг, говорит Элианте:

«А мы употребим всю силу убежденья, Чтоб отказался он от своего решенья».

Итак, пьеса завершается вопросительным знаком. Мольер не снизошел до того, чтобы хоть как-то нам намекнуть, чем же кончатся чудачества, мученья и порывы его героя.