Александр Блок и Революция

Блок воспринял Октябрьскую революцию как уникальную возможность для грандиозного духовного обновления, для построения новой жизни по законам красоты и гармонии. Эти настроения отразила поэма «Двенадцать», которую поэт считал лучшим из всего им написанного, и статья «Интеллигенция и. Революция», создававшиеся одновременно — в январе 1918 г. В «Двенадцати» Блок приветствовал крушение старого мира и торжество новой революционной стихии: Стоит буржуй, как пес голодный, Стоит безмолвный, как вопрос. И старый мир, как пес безродный, Стоит за ним, поджавши хвост. Поэт не идеализирует двенадцати красногвардейцев — апостолов новой веры, которые напоминают настоящих уголовников: «…На спину б надо бубновый туз!» В то же время, он не отрицает возможное положительное значение начавшегося революционного переворота, который должен распространиться на весь мир: Мы на горе всем буржуям Мировой пожар раздуем, Мировой пожар в крови — Господи. благослови! Красногвардейцы обещают «пальнуть пулей» в «святую Русь», провозглашают свободу «без креста», угрожают; Уж я ножичком Полосну, полосну!

Ты лети, буржуй, воробышком! Выпью кровушку За зазнобушку, Чернобровушку… И все потому, что: «Скучно!» И внезапно при этом: «Упокой, Господи, душу рабы твоей…» И вдруг оказывается, что они требуют от Бога благословение на свое кровавое дело. Богоборцы в действительности, по Блоку, творят Божью волю, приносят очистительную жертву, в виде старого мира, жертву, необходимую для рождения мира нового.

И поэт в финале поэмы! заставляет самого Иисуса Христа возглавить грозное шествие двенадцати. Статья «Интеллигенция и Революция» помогает нам понять позицию Блока. Здесь автор «Двенадцати» утверждает: «Размах русской революции, желающей охватить весь мир таков: она лелеет надежду поднять мировой циклон, который донесет в заметенные снегом страны — теплый ветер и нежный запах апельсиновых рощ; увлажнит спаленные солнцем степи юга — прохладным северным дождем. «Мир и братство народов» — вот знак, под которым проходит русская революция. Вот о чем ревет ее поток.

Вот музыка, которую имеющий уши должен слышать». Блок думал, что музыку революции услышал верно. Он призывал современников: «Всем телом, всем сердцем, всем сознанием — слушайте Революцию». Однако Блок был честным художником, и под конец жизни, через три с небольшим года, начал понимать, что «нежного запаха апельсиновых рощ» революция никому не принесла и вряд ли принесет. Зато принесла не только кровь и жестокости, но громадный рост уровня несвободы — не только политической, но и творческой.

Именно творческая свобода была особенно важна для Блока, и ее отсутствие он переживал тяжелее всего. Не случайно в одном из своих последних стихотворений «Пушкинскому Дому» поэт просил поддержки у великого предшественника: Пушкин! Тайную свободу Пели мы вослед тебе! Дай нам руку в непогоду. Помоги в немой борьбе!

А в последней статье «О назначении поэта», тоже посвященной Пушкину в связи с годовщиной его смерти, Блок писал фактически уже не о пушкинской, а о своей собственной судьбе: «Покой и воля. Они необходимы поэту для освобождения гармонии. Но покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не ребяческую волю, не свободу либеральничать, а творческую волю — тайную свободу.

И поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем; жизнь потеряла смысл». Революция, которую Блок приветствовал в «Двенадцати», «Скифах» и во многих своих статьях, которой искренне пытался служить , в конце концов лишила его воздуха — творческой свободы и, быть может, ускорила его смерть.