Алексей Варламов «Михаил Булгаков»

Радует не только сам факт появления спокойного ЖЗЛовского труда среди гигантского массива современной, отнюдь не академической «булгакиады». Хорошо и то, что его автор — Алексей Варламов, уже выпустивший в ЖЗЛ несколько писательских биографий . Они запомнились своим взвешенным подходом к избранному субъекту, добросовестностью при обращении к фактам и тем, что ныне называют «опрятной интонацией».

Нынешний многостраничный труд вполне оправдывает надежды на основательность и качественность издания . Автор, «не желая выходить за рамки отведенных нашему герою земных лет» , прослеживает на основе огромного массива документов весь его жизненный и творческий путь — в тесной связи с теми, кто оказывал на жизнь и творчество Булгакова непосредственное влияние.

Алексей Варламов. МИХАИЛ БУЛГАКОВ. М.: Молодая гвардия, 2008. 840 с.

Прежде всего, как полагается, — семья, родители; здесь Варламов сразу же делает броское, но несколько спорное утверждение, будто «трудно назвать большого русского писателя, у которого было бы счастливое детство. Михаил Булгаков в этом ряду — исключение». Сразу же приходят на ум возражения: а Набоков, а Пастернак?

Да и, если подумать, неужто можно назвать таким уж несчастливым детство Блока ?.. Но в любом случае семья Булгаковых была полной, большой, дружной, нужды не знавшей; сам Михаил Афанасьевич, старший сын, унаследовал черты как отца, профессора Духовной академии, человека мягкого, доброго, но несколько нерешительного, так и матери, — дельной, волевой «бывшей классной дамы» .

Тем не менее, приходится заметить, — ничто не указывает ни на слишком сильную душевную привязанность к родителям или кому-либо из братьев и сестер, ни на решающее влияние кого бы то ни было из них на нашего героя. Другое дело — жены.

Три жены как три символа основных жизненных эпох; их именами Варламов и назвал три части, из которых состоит книга.

«Татьяна» — Татьяна Лаппа, самая обаятельная и безответная из всех, прошедшая с мужем бок о бок наиболее тяжелые годы — время предоктябрьской тревоги и послеоктябрьской смуты, «годы войн и нищеты», без которой Булгаков вряд ли бы смог и излечиться от наркомании, и вообще осуществить главную мечту — перейти из врачей в писатели.

«Любовь» — Любовь Бело­сельская-Белозерская, эффектная красавица несколько богемного склада, осветившая своим присутствием лучшие годы славы и благополучия.

«Елена» — Елена Шиловская, урожденная Нюрнберг, верная подруга оставшихся лет, личность которой, кажется, из всех наиболее известна… Хотя в последнее время появились и повсеместно гуляют смелые версии, представляющее ее в новом свете. Коротко говоря, слухи о том, что Елена Сергеевна была осведомительницей НКВД, где заодно получала задания по влиянию на своего мужа и окружение. Варламов, вполне отдавая себе отчет о неоднозначной личности этой дамы, тем не менее осторожно склоняется к сомнительности подобных подозрений.

Хотя сам не настаивает ни на чем — покуда не будет найдено документов , неопровержимо доказывающих либо опровергающих подобные гипотезы, разговоры останутся разговорами.

С такой же тщательностью Варламов подходит к другим недостаточно проясненным фактам биографии Булгакова: его морфинизму, обстоятельствам перехода на службу к белым и конечному примирению с советской властью, свободному общению с иностранцами во времена, когда мало кто из советских людей мог себе такое позволить, отношению к Сталину, причинам, побудившим писать пьесу «Батум» и либретто «Черное море»… А также — излагая свои соображения о том, почему Сталин настоял на разрешении «Дней Турбиных», но «сдал» «Бег» …

Михаил Булгаков, как показывает Варламов, «не был по натуре бойцом, героем, хотя… таким… хотели видеть его самые разные люди». Он «писатель в общем-то расчетливый, нацеленный на успех, на прижизненное признание, сознательно отвергший… стратегию внутренней эмиграции и последовательного неприятия советского строя…» Вопреки своему знаменитому призыву «никогда ничего не просить у сильных», он не один раз обращался к тому же Сталину с письмами-прошениями. У него, человека эгоцентричного, был не такой уж и легкий характер…

Однако настоящий талант, как известно, в своих произведениях становится крупнее собственной личности, словно бы перерастает ее. И если Булгаков, к примеру, утверждал, что не любит народа, деревни — то «Записки юного врача», повествующие о периоде жизни в деревне среди народа, получаются вещью светлой и позитивной, а в «Театральном романе», с учетом сложных отношений с МХАТом, который пришлось в конце концов покинуть, вместо ожидаемой мстительной ядовитости поражает «его неожиданная снисходительность»… Вообще же Булгаков, по определению Варламова — «писатель пушкинского склада и миропонимания, пушкинской стратегии поведения». «Очень жесткий, очень трезвый, очень ясный писатель — вот кто такой Булгаков. А вместе с тем мистический, загадочный, таинственный.

В нем уживались два этих начала так же, как уживались они в нравственно ясном государственнике и монархисте, христианине Н. В. Гоголе с его страшной, потусторонней прозой, его видениями, снами, кошмарами, безумием».

Естественно, много места в книге Варламова уделено главному, «потустороннему» роману Булгакова и тому, «нужен ли потомкам православных «сомнительный» писатель, либо мы сразу сбросим его с корабля вечности, присвоив себе полномочия Страшного суда». Тот же риторический вопрос Варламов задает, когда говорит о «Беге»: «В своей лучшей пьесе он был по отношению к Церкви и ее пастырям несправедлив, судил поспешно, слепо, хлестко, судил о том, чего доподлинно не знал, в чем не разбирался и сложности чего не представлял. Но значит ли это, что таким же поспешным и неразборчивым судом должны ответить ему во всем так хорошо разобравшиеся и ведающие все, кроме сомнений, благочестивейшие потомки?»

Так что следует надеяться на добрую волю потомков — благочестивейших и не очень, православных и не только. Булгаков с художественным талантом, а иногда и мощью передал на фоне мыслей о вечном опыт переживания человеком переломных, а то и костоломных времен. Опыт, осмысление которого нужно всем, — в этом ни автор книги, ни мы не сомневаемся.