Борьба Чацкого против «фамусовщины» в комедии «Горе от ума»

Как истинный просветитель, Чацкий страстно отстаивает права разума и глубоко верит в его силу, в силу слова. Одну из причин вредного влияния на русскую жизнь фамусовщины он видит в общественных «предрассудках». Понятно его страстное обличение тех, кто «сужденья черпают из забытых газет времен Очаковских и покоренья Крыма», понятно его возмущение против «старух зловещих, стариков, дряхлеющих над выдумками, вздором».

Проблеме воспитания Чацкий, как и все декабристы, придает огромное значение. В разуме, в воспитании, в общественном мнении, в силе идейного и морального воздействия Чацкий видит главное и могучее средство переделки общества, изменения жизни. В его резкой критике «века минувшего» вопросы эти играют большую роль.

Показывая неудачу проповеди Чацкого, попавшего в трагикомическое положение, Грибоедов шел дальше своего героя, критически освещая слабую его сторону, укрепляя своей комедией мысль о необходимости перехода к более действенным средствам борьбы с крепостнической реакцией. В личности Чацкого, во всем его эмоционально-психологическом облике, в страстной вере в силу убеждения, в пламенном и возвышенном красноречии много от романтизма декабриста, мечтающего о преобразовании жизни своей родины. Еще В. Ф. Одоевский заметил, что в Чацком «комик не думал представить идеала совершенства, но человека молодого, пламенного, в котором глупости других возбуждают насмешливость, наконец человека, к которому можно отнести стих поэта:

Не терпит сердце немоты.

Пылкость, страстность, доброе и доверчивое отношение Чацкого к людям составляют основу его характера. Пылкость и страстность являлись типичной чертой многих декабристов. «Достоинство Рылеева состоит в силе чувствования, в жаре душевном»,- замечает Бестужев. Таким же пылким и увлекающимся был, например, и Кюхельбекер. Пылкость Чацкого соединяется в нем с волей. Он умеет владеть своими чувствами, подчинять их разуму.

На самом деле ум с сердцем у него всегда в ладу. Глубоко ошибочно истолкование Чацкого как образа «лишнего человека», беспочвенного «мечтателя», «одинокого протестанта». Сам Чацкий чувствовал себя на почве «нынешнего века» и отнюдь не сознавал себя одиноким. В знаменитом своем монологе «А судьи кто?..» он выступает от имени нового поколения:

Где, укажите нам, отечества отцы… Вот уважать кого должны мы на безлюдьи! Вот наши строгие ценители и судьи!

Кто это — «мы»? Кого здесь имел в виду Чацкий? «Судьям», у которых к «свободной жизни вражда непримирима», он противопоставляет молодое поколение, идущее другими путями. Образ «одного из нас, молодых людей» возникает в словах грибоедовского героя. Это

…враг исканий, Не требуя ни мест, ни повышения в чин, В науки он впериг ум, алчущий познаний, Или в душе его сам бог возбудит жар К искусствам творческим, высоким и прекрасным…

Среди «алчущих познаний» был и уже упомянутый двоюродный брат Скалозуба, отказавшийся от чинов и отправившийся в деревню, и князь Федор — химик и ботаник, который «чинов не хочет знать» и чуждается пустой, светской среды, и профессора педагогического института, упражняющиеся «в расколах и безверьи», и та передовая молодежь, от имени которой говорит все время Чацкий. «Смело говорю,- пишет декабрист Каховский о сверстниках Чацкого,- что из тысячи молодых людей не найдется ста человек, которые бы не пылали страстью к свободе. И юноши, пламенея чистой, сильной любовью к благу отечества, к истинному просвещению, делаются мужами» ‘. О том же говорят и многие другие декабристы. За Чацким стояло целое поколение передовой русской молодежи.

Что Чацкий не-одинок, понимал и Фамусов. «Ужасный век!» — восклицает он.- «Нынче пуще, чем когда, безумных развелось людей, и дел, и мнений». «Все умудрились не по летам»,- говорит он о молодежи, зараженной вольнодумством.

В Чацком нет ни романтического демонизма, свойственного байроническим героям, ни гордой мизантропии пушкинского Але-ко. Образ его как бы противопоставлен разочарованным романтикам, изображенным Пушкиным в его южных поэмах. Чацкий не замыкается в себе, не уходит от общества, от действительности.

О том, что сам Грибоедов насмешливо относился к байроническому скептицизму и разочарованности, модным в начале 20-х гг. в кругах мыслящей дворянской молодежи, свидетельствует Кюхельбекер. «Я в 1824 году начал первый вооружаться против этой страсти наших молодых людей, поэтов и не поэтов, прикидываться Чайльд-Гарольдами,- вспоминал Кюхельбекер в 1834 г., Грибоедов и в этом отношении принес мне величайшую пользу: он заставил меня почувствовать, как все это смешно, как недостойно истинного мужа».

Подлинным передовым героем начала XIX в. были не Кавказский пленник и даже не Онегин и не Печорин, а Чацкий. Конечно, у грибоедовского героя много общего с Онегиным и Печориным. Они — дети одного класса и одной эпохи. Отрицая дворянско-кре-постническое общество, они были вместе с тем его порождением.

Страдая от неудовлетворенности жизнью, они были в то же время оторваны от почвы народной. Но Чацкому равно чужды и онегинское охлаждение чувства и печоринское разочарование в людях. В противоположность разочарованному «усталому» Онегину Чацкий, по отзыву друга и соратника Герцена Н. П. Огарева, «представляет деятельную сторону жизни, негодование, ненависть к существующему правительственному складу общества».