Бородинская диспозиция в романе Толстого «Война и мир»

Один из военных специалистов — современников Толстого, генерал М. Драгомиров, чрезвычайно высоко оценил военные сцены романа, в частности, за то, что в них показано, как настоящий, большой полководец умеет руководить духом войска (Багратион под Голлабрюном); вместе с тем он критически отнесся к военно-историческим идеям Толстого. Он не понимал, зачем указывать на законы истории, если они недоступны автору. Сам Драгомиров скептицизму Толстого смог противопоставить, однако, лишь роль властителя, администратора и провозвестника идей.

С точки зрения военного специалиста Бородинская диспозиция безупречна, и Драгомиров не понимал замечаний Толстого о ее неясности; для Толстого эта диспозиция не имеет смысла, так как она не могла учесть всей грозности сильнейшего духом противника. История свидетельствовала, что прав писатель.

Одна из важнейших проблем «Войны и мира» — соотношение личности и общества, руководителя и массы, жизни частной и жизни исторической. В определенном смысле писатель противополагал историю и жизнь отдельного человека. Прежде всего потому, что вечные основы бытия — рождение и смерть, любовь и ненависть, стремление человека к нравственному совершенствованию — не зависят от исторически ограниченных рамок каких бы то ни было событий, хотя в каждый данный момент, своими сложными путями, с этими событиями связаны. С другой стороны, Толстой знал, что жизнь, простая жизнь людей, с ее «частными» судьбами, интересами и радостями, идет своим чередом, независимо от встреч Наполеона с Александром, дипломатической игры пли государственных планов Сперанского. Лишь те исторические события, которые приводят в движение народные массы, касаются судеб национальных, способны изменить — пусть драматически, но всегда благотворно — отдельного человека. Так очищаются и возвышаются в бедствиях Отечественной войны его любимые герои — Андрей Болконский, Пьер Безухов, Наташа Ростова.

В романе отрицается и консервативный, и либеральный взгляд на историю и устанавливается взгляд подлинно демократический, истинно гуманный. Каждый участник исторических событий для Толстого не менее важен, чем Наполеон. Направление воли миллионов людей, которые, с точки зрения Наполеона и тогдашней исторической науки, были бесконечно малыми единицами, определяет историческое развитие. Толстой отрицал самую идею бонапартизма — главную идею буржуазного исторического развития, ставшего в 60-е годы весьма возможным и для России.

Бесконечное множество интересов и побуждений отдельных людей творит историю; отдельный человек бессилен в пей. Шар — все; капелька на поверхности этого шара — ничто, если она не сливается со всеми другими каплями (сон Пьера после Бородинского сражения). Роевая, стихийная жизнь — все; попытки вмешаться в ход истории — ничто, бессмысленны, обречены на провал. Историю делают атомы, но они живут не целенаправленно, а благодаря инерции заключенной в них внутренней силы.

Понятию исторического прогресса, целеустремленно активной деятельности Толстой противополагает совершенствование каждого отдельного человека и силу бессознательной, роевой жизни.

Он спорит в «Войне и мире» с «фатализмом», хотя и пишет много о предопределенности исторических событий, т. е. стихийности их возникновения и даже развития; но еще и о том, что в историческом движении торжествует правое народное деяние. Можно согласиться с утверждением Д. С. Лихачева: «Л. Толстой никак не может быть определен как историк-фаталист. Скорее всего, его исторические воззрения — это моральный оптимизм; в Толстом сильно сознание того, что правда всегда торжествует над силой, ибо нравственная правда сильнее любой грубой силы».

По-своему и оригинально решает Толстой вопрос о свободе и необходимости. Свобода человека, исторического деятеля — кажущаяся. Человек свободен лишь в том, чтобы не идти наперекор событиям, не навязывать им свою волю, да еще в том, чтобы бесконечно изменяться, нравственно расти и таким образом сознательно (в отличие от строевой народной массы, которой это дано стихийно) соответствовать истории, ее движению и таким путем влиять на ее ход. Сильно и остро ставит Толстой вопрос о нравственной ответственности человека — исторического деятеля и всякого человека — перед историей: «Что касается исторической деятельности, то свободным субъектом и свободной причиной этой деятельности может быть только народ в целом, человечество в целом, но не отдельное лицо, на какой бы ступени власти оно ни стояло, чтобы оно ни думало об историческом значении своих действий и что бы об этом значении ни думали другие — современники, историки, философы и т. д.».

Глубока мысль Толстого о том, что человек тем менее свободен, чем ближе он поставлен к власти. Он справедливо развенчивал преувеличенные представлений о роли личности в истории, а временами, в полемическом задоре, готов был отрицать вообще эту роль.

Но и частный человек несвободен. Нельзя быть свободным от истории, если ты не Берг, которому дороги лишь очередной крестик или шифоньерка. Нужно разоряться ради защиты отечества — как разоряются, оставляя свое имущество в Москве, Ростовы. Нужно быть готовым отдать все, жертвовать всем — как это умеет делать Пьер Безухов, но не умеют собравшиеся в Слободском дворце именитое купечество и «благородное» дворянство. Так велит ход событий, всенародное бедствие, и мелко, недостойно — вмешиваться в него со своекорыстными интересами.