Человеческое очарование Чацкого в пьесе А. С. Грибоедова

Художественное совершенство пьесы А. С. Грибоедова было понятно не сразу. Пушкин назвал ее «бурей в стакане воды», а к Шацкому отнесся критично. Но особых споров комедия не вызвала и была воспринята всеми правильно. Те, кто разделял взгляды Грибоедова, поняли его точку зрения и поддержали ее, те, против кого комедия была направлена, тоже поняли это и, конечно, заняли оборонительную позицию. Все было ясно: в комедии столкнулись две противоположные группы общества, взаимопонимание между которыми невозможно. А если так, то читатель может рассчитывать на возможные столкновения, споры, словесные дуэли. Ее смешно ли послушать, как ссорятся люди? Надо знать, что такое русский ум. А если этот ум начнет смеяться, рассыпая направо и налево острый и едкий сарказм, то пощады не будет никому. Да, это комедия! Тонкая, изящная, умная и страстная.

А разве не смешной Чацкий? Он здравомыслящий человек. Спрашивается, зачем он своими непрестанными любовными объяснениями надоедает Софии, хотя она сразу отказала ему? Почему он не желает замечать ее холодности, а требует, чтобы она открыла свои сердечные тайны? Какая же девушка будет исповедоваться перед человеком, которого три года не видела и который, к тому же, смеется над ее избранником? Разговоры Чацкого, действительно, отличаются остроумием. Но сначала Шацкому и дела не было до Фамусова, он не желал ни с кем спорить или ссориться. Единственная, ради кого он приехал в Москву, — это София. Но она холодна, а холодность очень мучает Чацкого. С Фамусовым говорить ему скучно, и он готов прекратить с ним спор. Но Фамусова уже не унять, он начинает поучать Чацкого, для него образец поведения — раболепие: «Смотрели бы, как делали отцы. Учились бы, на старших глядя!», — говорит Фамусов. Чацкий все еще не хочет продолжать спор, он готов уйти в себя.

Но Фамусов сыплет соль на рану — неожиданно намекает на распространенный слух о сватовстве Скалозуба. И это будит Чацкого. Раздражение нарастает все больше и больше и, наконец, разрешается резким монологом. И вот — комедия — слово за словом, монолог за монологом, глядишь, и уже идет борьба не на жизнь, а насмерть. Конечно, если с такой точки зрения рассматривать пьесу, то даже в фигуре, даже в халате или прическе Фамусова можно найти смешное. Фамусов — известный человек в Москве. Он лидер в обществе знатных и обеспеченных людей. А если Фамусов лидер смешной, то почему бы не быть смешными прочим, не лидерам? Это не просто пьеса, а комедия, теперь во всех изданиях «Горя от ума» так и пишут: «Комедия в четырех действиях, в стихах».

Но попробуем рассмотреть пьесу с другой точки зрения. Здесь не только личная драма, драма неудачной любви героя. В Шацком воплотились черты передового человека того времени. Пусть он не заботится о том, много ли людей поверят ему и поддержат, зато он убежден в искренности своих слов и поэтому сломить его не в силах ничто. Пусть он похож на лишнего человека, одинокого протестанта, мечтателя, зато его убеждения сильны. Выразив их горячо и страстно, Чацкий наносит страшный удар фамусовскому обществу. Он знает, за что воюет. Он требует места для свободы не только себе, но и своему веку. Его идеал — это свобода. И не просто свобода, а свобода от всех цепей рабства, шутовства и низкопоклонства. Он — обличитель лжи. Шацкий не понятен и почти одинок — в этом трагедия самого Чацкого — благородного, умного, честного человека, с чувством собственного достоинства. В этом трагедия всей пьесы. Он сломлен количеством старой силы. Более того — он вытолкнут из фамусовского общества. Но Чацкий — победитель, а не побежденный, потому что в борьбе с миром Фамусова остался самим собой. Из всех героев пьесы он наиболее живая личность. Натура его сильнее и глубже других. Горячий, благородный сумасброд: разоблачил, осудил и восстал. Такой навсегда изгнан фамусовским обществом. Говорят, один в поле не воин. Так нет же, воин, если этот воин — Чацкий. Первым всегда достается. И поэтому Шацкий — жертва. Это — еще одно подтверждение того, что пьеса «Горе от ума» — трагедия. Так же, как в пьесе переплетается личная драма с общественной, переплетается комедия с трагедией. Но как бы не смеялся зритель в театре, после того как он выйдет за его пределы, обязательно найдется то, над чем захочется подумать, подумать без иронии.

Конечно исполнители роли Чацкого на сцене, уже со школьной самодеятельности, подражая глупой театральные традиции, сверкают глазами и картинно заворачиваются в плащи, требуя карету.

Этот же Чацкий необычный (роль его исполняет Сергей Юрский). Поединок добра и зла идет на равных. Человеческое очарование Чацкого: душевная открытость, доверчивость, способность полностью отдаваться своим чувствам. И рядом с этим человеком — зло. Обыденное и живучее. Нищета духа и умение удобнее устраиваться в жизни, нетерпимость ко всему свежему и необычному. Постепенно приходит мысль, что с этим злом надо бороться его же средствами. Куда Чацкому со своей простотой и доверчивостью! Ведь Фамусовы, Молчалины и Скалозубы живут и сегодня. Если бы их не осталось вовсе, не было бы никакого смысла ставить пьесу Грибоедова. Театр им. Горького наполнил пьесу великолепной воинствующей битвой за душу человека. Разум, человечность, прямота — вот оружие, единственно достойное настоящего человека. Умом в спектакле отличается не только Чацкий. И Фамусова не дурак, и Софья совсем не глупа, а Молчалин так и вовсе очень умный. Но человек во всей своей красе и благородстве — только Чацкий. Низкий поступок Софии стал явным. Последняя надежда исчезла.

Чацкий теряет сознание. Он падает навзничь, опрокинув канделябры. Потом встает, сутулясь, через силу. В спине чувствуется усталость. Медленно поворачивается. Лицо закрыто длинными, едва вздрогнувшими пальцами. Руки постепенно открывают лоб, глаза, лицо постаревшее и поблекшее… Он говорит тихо и вроде спокойно. Каждая строка монолога, кажется, придает ему силы. Это монолог-размышление, монолог-откровение. Это — взросление… Он понял, что перед ним — его враги по духу. И ничто их не может помирить: ни воспоминания детства, ни чувство прежней дружбы. Нет. Чацкий не клеймит этих людей и не проклинает их — он до конца их понимает. Монолог его спокоен, как может быть спокойной речь человека, который чувствует свою правоту и силу:

— Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок… Ни крика, ни экспрессии в проявления своих чувств; — Карету мне, — вполголоса обращается Шацкий к стоящему рядом лакею. Лакей не понимает. — Карета, — еще раз повторяет Шацкий. Устало, немного сутулясь, уходит Шацкий со сцены, уходит от этих людей, чтобы никогда больше не обмануться их мнимым родством и мнимым участием.