Честь и место

Н Етрудно заметить, что исследование сюжетов по методу Польти имеет свои ограничения, главное из которых — необходимость выделить в художественном произведении главную тему. Если в драматических сочинениях это более или менее возможно, то сюжет в прозе — пусть не рассказа, но повести, романа — чаще всего представляет собой соединение нескольких мотивов, среди которых назвать ключевой затруднительно. Совершенное художественное творение так же многообразно, как сама жизнь, а что в жизни главное, что второстепенное — едва ли кто-то рискнет сказать.

Если необходимы хрестоматийные примеры, назовем последний пушкинский шедевр — Роман » Капитанская дочка» .

Примерами из этой небольшой по числу страниц книжки можно снабдить многие Драматические положения Из списка Польти, и в дальнейшем я не раз вспомню о «Капитанской дочке», например в связи с сюжетом «препятствия в любви» .

Но не только наши рабочие «36» здесь к месту. Роман Пушкина вбирает в себя все Четыре истории, которые выделяет Борхес как универсальные сюжеты мировой литературы.

Как помним, первой великий аргентинец называет историю «об укрепленном городе, который штурмуют и обороняют герои» . В «Капитанской дочке» тема крепости, ее защиты — одна из центральных, что получает отражение и в названиях некоторых глав — «Крепость», «Приступ», «Осада города», «Мятежная слобода». Очень важно, что Борхес не делит противоборствующие стороны на праведную и злокозненную. Все — герои, и столкновение разных правд поэтому особенно драматично. Это видим и в «Капитанской дочке». Разве Пугачев только «вор и самозванец», как назвал его отважный капитан Миронов?!

Недаром удивляется Гринев этому «странному сцеплению обстоятельств»: «пьяница, шатавшийся по постоялым дворам, осаждал крепости и потрясал государством»!

Внося в «семейственные записки» Гринева ставшие знаменитыми в бесконечных русских спорах слова: «Не приведи Бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!» — Пушкин не забывает передоверить своему герою и другое важнейшее для него суждение: «…лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений».

«Я приехал в Казань, опустошенную и погорелую,- рассказывает Гринев. — Таков был след, оставленный Пугачевым!» Вот итог истории о битве за город. Герои есть — нет города. Нет победы!

Пусть русская крепость выглядит смешно: «деревушка, окруженная бревенчатым забором». Но в этой фортеции живут достойные — и очень миролюбивые — люди.

Вторая, по Борхесу, история — история о возвращении — тоже есть в «Капитанской дочке». Она начинается тем, что Недоросль Петруша Гринев, еще до рождения возведенный в сержанты гвардии, мастерит воздушного змея из географической карты. И как Одиссей воротился, «пространством и временем полный», так Гринев, оторванный от географической карты и отправленный отцовской волей в реальное российское пространство — в «сторону глухую и отдаленную», — свершает свой круг познания, чтобы воротиться в отчий Дом.

И хотя событие этого возвращения остается за рамками повествования, оно очень красноречиво.

«»Капитанская дочка» — роман о бегстве дворянина в мещане, от долга к счастью, из истории в семью», — пишет С. Лурье . Пушкинист М. Еремин отмечает важную подробность повествования: гриневское наследство оказалось весьма скромным — это «село, принадлежащее десяти помещикам» …

Третью историю — Историю о поиске — Борхес считает вариантом предыдущей, но в нашем произведении и она есть. Особенно важно, что у Гринева идет поиск самого себя, долгий процесс становления самосознания.

Вспомним, как защищал он свою честь поначалу — грубо требуя денег у Савельича, чтобы отдать бильярдный долг Зурину. И как пришел он к глубинному осознанию смысла чести. Во время допроса в Следственной комиссии, объясняясь, Гринев вдруг почувствовал «непреодолимое отвращение»: «Мне пришло в голову, что если назову ее , то комиссия потребует ее к ответу; и мысль впутать имя ее между гнусными наветами злодея и ее самую привести на очную ставку — эта ужасная мысль так меня поразила, что я замялся и спутался».

Защита собственной чести неотъемлема от признания чести другого человека, ее уважения, ее защиты. А кроме того, здесь Пушкин раскрывает драматический парадокс самосознания человека, что выводит нас к четвертой борхесовской истории — О самоубийстве Бога.

Иисусу Христу для того, чтобы воскреснуть, необходимо было умереть распятым. Самозванец Пугачев, объявив себя справедливым правителем, кончил многими злодействами и разоренными городами — это травестированный вариант вечной истории. Но и Гринев, старающийся жить по пословице: «Береги честь смолоду», также оказался перед ключевым выбором.

По мнению его отца, целью пугачевского бунта было «ниспровержение престола и истребление дворянского рода». И вот пережитое его сыном в годину пугачевщины привело к тому, что Петруша, едва дослужившись до прапорщика, покинул военную, служилую стезю, что, собственно, и составляло высокую суть дворянства.

Мир оказался слишком тесен для осуществления закона чести. «Честь и место» , — говорит Пугачев Гриневу, предлагая ему сесть рядом с ним в застолье. Но в ключевом смысле всего романа эти традиционные слова приглашения наполняются особым значением. Чтобы сохранить Честь в чистоте, необходимо отказаться от места.

И не только рядом с самозванцем. В книге не раз вспоминаются подробности гриневской родословной, где не оказывалось людей, гнущихся перед чинами, обстоятельствами и соблазнами земной власти. «…не требуй того, что противно чести моей и христианской совести», — говорит Гринев Пугачеву, еще не подозревая, что таким образом он развивает знаменитое отцовское напутствие, чтобы передать его не рожденным еще сыновьям своим.