Феофан Грек

Феофан попал в Новгород, очевидно, в 70-х годах 14 века. До этого он работал в Константинополе и близлежащих к столице городах, затем переехал в Каффу, откуда, вероятно, и был приглашен в Новгород. В 1378 году Феофан исполнил свою первую работу в Новгороде — расписал фресками церковь Спаса-Преображения.

Достаточно сравнить старца Мелхиседека из этой церкви с Ионой из Сковородского монастыря, чтобы понять, сколь ошеломляющее впечатление должно было произвести искусство Феофана на его русских современников. Персонажи у Феофана не только внешне не похожи друг на друга, они живут, проявляют себя по-разному. Каждый персонаж Феофана — незабываемый человеческий образ. Через движения, позу, жест художник умеет сделать зримым «внутреннего человека».

Седобородый Мелхиседек величественным движением, достойным потомка эллинов, придерживает свиток с пророчеством. В его позе нет христианской покорности и благочестия.

Феофан мыслит фигуру трехмерно, пластически. Он отчетливо представляет себе, как располагается тело в пространстве, поэтому, несмотря на условный фон, его фигуры кажутся окруженными пространством, живущими в нем. Большое значение Феофан придавал передаче в живописи объема. Его способ моделировки эффектен, хотя на первых взгляд кажется эскизным и даже небрежным. Основной тон лица и одежды Феофан кладет широкими, свободными мазками.

Поверх основного тона в отдельных местах — над бровями, на переносице, под глазами — резкими, меткими ударами кисти он наносит светлые блики и пробелы. С помощью бликов художник не только точно передает объем, но и добивается впечатления выпуклости формы, чего не достигали мастера более раннего времени. Озаренные вспышками бликов фигуры святых у Феофана приобретают особую трепетность, подвижность.

В искусстве Феофана всегда незримо присутствует чудо. Плащ Мелхиседека так стремительно охватывает фигуру, как если бы обладал энергией или был наэлектризован.

До наших дней почти не дошли иконы работы Феофана. Кроме икон из иконостаса Благовещенского собора в Московском Кремле, мы не знаем достоверно ни одной его станковой работы. Однако с большой долей вероятности Феофану можно приписать замечательное «Успение», написанное на оборотной стороне иконы «Донская богоматерь».

В «Успении» изображено то, что обычно изображается на иконах этого сюжета. У погребального ложа Марии стоят апостолы. Уходит вверх сияющая золотом фигура Христа с белоснежным младенцем — душой богоматери в руках.

Христа окружает иссиня-темная мандорла. По сторонам от нее стоят два высоких здания, отдаленно напоминающие двухэтажные башни с плакальщицами в иконе «Успение».

Апостолы Феофана не похожи на строгих греческих мужей. Они сгрудились у ложа без всякого порядка. Не совместная просветленная скорбь, а личное чувство каждого — смятение, удивление, отчаяние, горестное размышление о смерти читается на их простых лицах.

Многие словно бы не в состоянии смотреть на мертвую Марию. Один чуть выглядывает из-за плеча соседа, готовый в любую минуту опустить голову. Другой, забившись в дальний угол, одним глазом следит за происходящим.

Иоанн Богослов почти спрятался за высоким ложем, в отчаянии и ужасе взирая из-за него.

Над одром Марии, над фигурами апостолов и святителей высится сияющий золотом Христос с душой богоматери в руках. Апостолы не видят Христа, его мандорла — это уже сфера чудесного, недоступного человеческому взгляду. Апостолы видят лишь мертвое тело Марии, и это зрелище преисполняет их ужасом перед смертью.

Им, «земным людям», не дано узнать тайну «вечной жизни» Марии. Единственный, кому известна эта тайна, — Христос, ибо он принадлежит сразу двум мирам: божественному и человеческому. Христос полон решимости и силы, апостолы — скорби и внутреннего смятения.

Резкое звучание красок «Успения» как бы раскрывает крайнюю степень душевного напряжения, в котором пребывает апостолы. Не отвлеченное, догматическое представление о загробном блаженстве и не языческая боязнь земного, физического уничтожения, а напряженное размышление о смерти, «умное чувство», как называли подобное состояние в XIV веке, — таково содержание замечательной иконы Феофана.

В «Успении» Феофана есть деталь, которая как будто концентрирует в себе драматизм происходящей сцены. Это свеча, горящая у ложа богоматери. Ее не было ни в «Десятинном успении», ни в «Пароменском». В «Десятинном успении» на подставке у ложа изображены красные туфли Марии, а в «Пароменском» — драгоценный сосуд, наивные и трогательные детали, связывающие Марию с земным миром.

Помещенная в самом центре, на одной оси с фигурой Христа и херувимом, свеча в иконе Феофана кажется исполненной особого смысла. По апокрифическому преданию, Мария зажгла ее перед тем, как узнала от ангела о своей смерти. Свеча — это символ души богоматери, светящей миру. Но у Феофана это больше, чем отвлеченный символ.

Трепещущее пламя словно бы дает услышать гулкую тишину оплакивания, ощутить холодность, недвижность мертвого тела Марии. Мертвое тело — как сгоревший, остывший воск, из которого навсегда улетучился огонь — душа человека. Свеча догорает, это значит, что кончается время земного прощания с Марией. Через несколько мгновений исчезнет сияющий Христос, его мандорла, скрепленная, как замковым камнем, огненным херувимом.

В мировом искусстве немного произведений, которые с такой силой давали бы ощутить движение, быстротечность времени, равнодушного к тому, что оно отсчитывает, неумолимо ведущего все к концу.