Гуго фон Гофмансталь

Различия между «рейхом» и австрийским самосознанием сыграли немалую роль в диалоге между Стефаном Георге и Гуго фон Гофмансталем (1874-1929). Гофмансталь посоветовал Стефану Георге изучать «австрийский характер» и получше присмотреться к странам, которые отнюдь не являются настолько немецкими, как это принято считать в Германии. Более всего ему претили пророческие амбиции Георге, который на самом деле попросту не замечал окружающей действительности; Гуго фон Гофмансталь, критикуя одно из стихотворений Стефана Георге, заметил: «Наш многообразный «замкнутый и расколотый» мир брошен у него в жуткую бездну молчания» 20. Гофмансталь в своих стихах не хотел замалчивать наличие социальных и национальных противоречий, совершенно иной жизни «низших» или «забытых» народов. В одном из его ранних стихотворений говорится:

Но внизу иные умирают,

Где ворочаются грузно весла.

У кормил вверху живут другие,

Ближе к птицам, ближе к далям звездным.

Тень, однако, от этих судеб На другие судьбы ложится, Участь легкая связана с трудной Неразрывно, как воздух с землею.

И усталость забытых народов С век моих не смахнуть тяжелых И не скрыть от души потрясенной Звезд далеких немое падение.

В ранних произведениях Гофмансталя подобные жизненные впечатления зачастую преломлялись в настроения, характерные для поколения австрийских венских писателей и поэтов, к которому он принадлежал: поэт чувствует себя — как, например, в «Балладе о внешней жизни» — одним из тех,

Кто вечно странствует, велик и одинок, но в странствиях своих не ищет цели.

В других стихах горечь, рожденная одиночеством и утраченным смыслом жизни, эстетизируется и переживаемый кризис превращается в игру для избранных; в стихотворном прологе к книге А. Шницлера «Анатоль» импрессионистическое изображение чарующего парка в стиле рококо с его дворцовыми развалинами сменяется точным описанием меланхолических настроений, владевших литераторами «Молодой Вены»:

Что ж, начнем играть в театр, мы свою покажем пьесу, фарс души, созревшей рано, слишком нежной и печальной, пьесу давних чувств и новых, зла сыграем арабеску из изящных слов и линий, тайных полуощущений и агонию представим…

Та же смена критических размышлений о «внешней жизни» и попыток превратить свою горечь в источник эстетских наслаждений происходит и в небольших поэтических драмах «Вчера» (1891), «Смерть Тициана» (1892), «Шут и смерть» (1894).

Ранний период творчества, продлившийся до начала XX века, завершился глубоким творческим кризисом, о причинах которого сам Гофмансталь писал в своем «Письме лорда Уэндоса Фрэнсису Бэкону» (1902):

«Мой случай вкратце таков: я полностью лишился способности связно мыслить или говорить… Все для меня распалось на части, которые в свою очередь распались на части, и не осталось ничего, что можно было бы охватить каким-либо одним понятием».

Этому умонастроению более всего соответствовало молчание, и как поэт Гофмансталь действительно умолк.

Новый период в творчестве Гофмансталя ознаменовался обращением к широкой публике. Теперь сферой его деятельности становится театр. Он написал для Рихарда Штрауса либретто к операм «Ариадна на Наксосе» (1912) и «Арабелла» (1927-1929). Вершиной этого сотрудничества, в котором не обошлось без трений, стало либретто к «Кавалеру роз» (1910).

Первоначально опера была задумана как язвительная комедия (в первую очередь высмеивался грубый юнкер, охотник за приданым, Окс фон Лерхе-нау), но по мере работы над ней она все больше превращалась в сентиментальное прощание с эрой императрицы Марии Терезии и венского рококо, уже воспетой прежде молодым поэтом.

Гофмансталь работал над обновлением средневековых аллегорических мистерий, надеясь на интерес широкой аудитории к проблемам общечеловеческой значимости. «Каждый человек» (1911, написан по мотивам английской пьесы 1490 года «Every man») — пьеса о смерти богатого человека, который убеждается в тщете материальных благ. Для Зальцбургского фестиваля, одним из инициаторов которого был Гофмансталь, он написал пьесу «Великий Зальцбургский всемирный театр» (1922, подражание «Великому всемирному театру» Кальдерона).

Среди других социально-аллегорических фигур Гофмансталь выделяет нищего. Этот персонаж восстает против своей нужды. Однако ему приходится смириться, ибо, согласно божественному установлению, каждый должен нести

Свой крест. Здесь, как и в последней пьесе «Башня» (1927), со всей очевидностью выразились антиреволюционные взгляды Гофмансталя.

Меланхолический эстетизм Гофмансталя сменяется в послевоенные годы откровенным консерватизмом. Гофмансталь объявляет Австрию и австрийский уклад жизни образцом для всей европейской цивилизации, который с помощью «консервативной революции» 21 должен одержать верх над социальными революциями современности.

В комедиях «Трудный» (1921) и «Неподкупный» (1923) Гофмансталь пытался изобразить уходящую эпоху как достойную продолжения. Герой его комедии «Трудный» — австрийский аристократ, неловкий и беспомощный в житейских делах, однако именно это служит, по мнению автора, свидетельством его нравственной силы, его превосходства над самоуверенным «прусским» соперником. В «Неподкупном» жизнь аристократической верхушки приходит в окончательный упадок, но находится «неподкупный» слуга, преданность которого помогает восстановить прежний покой и порядок.