Мы всегда радуемся, когда вы делитесь с нами и друг с другом идеями, которые помогли организовать урок. Часто бывает, что на статью и даже на полстатьи описание подобной идеи не тянет — а придумка получилась хорошая, хочется о ней рассказать. Что делать? Вот для таких коротких и энергичных, попадающих прямо в цель «идеек» и существует наша последняя полоса.
Шлите их смело, даже если они кажутся вам давно всем известными.
Сегодняшний наш дежурный по рубрике — В. А. Белкина Из Новосибирска. Свое письмо она начала с традиционных для жанра вступления извинений: «Идейка с урока по «Евгению Онегину» — сомневаюсь, что достойна вашей рубрики: ничего такого оригинального я не придумала. Но как ход в создавшейся ситуации она сработала даже лучше, чем я предполагала.
У нас получилась длинная пауза в чтении романа: каникулы, потом отъезд на конференцию. В самом конце четверти был урок по четвертой главе — оценивали монолог Онегина, а в середине апреля нужно было продолжать. Но класс завис: многие забыли все напрочь, кое-кто так Роман и не дочитал, а кто-то вообще уже мысленно с Пушкиным попрощался. И «читать дальше» было бессмысленно.
Хоть сначала начинай — но вроде тоже глупо, да и некогда, все повторять. И я им последовательно предложила три высказывания о романе Пушкина в целом.
Сначала — Н. Полевого, который назвал ЕО «рудником для эпиграфов» . Далее — Д. С. Мережковского, который сравнил «Евгения Онегина» с горизонтом, в пределах которого развивается вся последующая русская литература . И наконец — ахматовское четверостишие «И было сердцу ничего не надо…» . Почти урок на это ушел, минут тридцать — но зато к роману вернулись без натуги, полистали, оживились , а потом уже двинулись дальше.
Может, и вам когда пригодится».
Пригодится, пригодится обязательно, Вера Аркадьевна! А вот и сами цитаты .
— В 1830 году «Московский телеграф» писал по поводу седьмой главы пушкинского романа: «…Онегин есть собрание отдельных бессвязных заметок и мыслей о том о сем, вставленных в одну раму, из которых автор не составит ничего, имеющего свое отдельное значение. Онегин будет поэтический Лабрюер, рудник для эпиграфов, а не органическое существо, которого части взаимно необходимы одна для другой» .
— «Пушкин «Евгением Онегиным» очертил горизонт русской литературы, и все последующие писатели должны были двигаться и развиваться в пределах этого горизонта. Жестокость Печорина и доброта Максима Максимовича, победа сердца Веры над отрицанием Марка Волохова, укрощение нигилиста Базарова ужасом смерти, смирение Наполеона-Раскольникова, читающего Евангелие, наконец, вся жизнь и все творчество Льва Толстого — вот последовательные ступени в развитии и воплощении того, что угадано Пушкиным» (Мережковский Д. Пушкин. Гл.
2. 1896).
— Анна Ахматова, 14 апреля, 1962:
И было сердцу ничего не надо, Когда пила я этот жгучий зной… «Онегина» воздушная громада, Как облако, стояла надо мной.