Исповедальная лирика М. Цветаевой

Марина Цветаева однажды сказала: Я не верю стихам, которые — льются. Рвутся — да! И доказывала это на протяжении всей жизни собственными — рвущимися из сердца — строками. Это были удивительно живые стихи о пережитом, не просто о выстраданном — о потрясшем.

И в них всегда было и есть дыхание. В самом прямом смысле: слышно, как человек дышит. Все стихи Цветаевой имеют источник, имя которому — душа поэта.

Даже в самых первых, наивных, но уже талантливых стихах проявилось лучшее качество Цветаевой как поэта — тождество между личностью, жизнью и словом. Вот почему мы говорим, что вся поэзия ее — исповедь! В октябре 1910 года Цветаева, еще ученица гимназии, на собственные деньги издает свой первый сборник стихов «Вечерний альбом».

Первая книга — дневник очень наблюдательного и одаренного ребенка: ничего не выдумано, ничего не приукрашено — все прожито ею: Ах, этот мир и счастье быть на свете Еще невзрослый передаст ли стих? Уже в первой книге есть предельная искренность, ясно выраженная индивидуальность, даже нота трагизма среди наивных и светлых стихов: Ты дал мне детство — лучше сказки И дай мне смерть — в семнадцать лет! На такие «детские стихи» откликнулись настоящие мастера. М. Волошин писал, что эти стихи «нужно читать подряд, как дневник, и тогда каждая строчка будет понятна и уместна». Об интимности, исповедальности лирики Марины Цветаевой писал в 1910 году и В. Брюсов: «Когда читаешь ее книги, минутами становится неловко, словно заглянул нескромно через полузакрытое окно в чужую квартиру…

Появляются уже не поэтические создания, но просто страницы чужого дневника». Первые стихи — это обращение к матери, разговор с сестрой Асей, с подругами, признание в любви, поклонение Наполеону, размышления о смерти, любви, жизни. Это все, чем полна девочка в начале жизни, в светлых надеждах, в романтических мечтах: Храни, Господь, твой голос звонкий И мудрый ум в шестнадцать лет! Своего возлюбленного и мужа Марина Цветаева звала в стихах «царевичем», «чародеем», и сила ее любви не была тайной для читателя.

Цветаева не могла любить, не восхищаясь, не преклоняясь: В его лице я рыцарству верна, — Всем вам, кто жил и умирал без страху! — Такие — в роковые времена — Слагают стансы — и идут на плаху. В 1912 году появляется вторая книга Цветаевой — «Волшебный фонарь», а в 1913-м — избранное «Из двух книг», куда вошли лучшие стихотворения начинающей поэтессы. Темы и образы этих книг объединяет «детскость» — условная ориентация на романтическое видение мира глазами ребенка, детская влюбленность, непосредственность, любование жизнью.

Поэтический язык этих сборников универсален и включает традиционный набор символов литературы первого десятилетия XX века. Способность «закреплять текущий миг» и автобиографичность стихотворений придают им дневниковую направленность. В предисловии к сборнику «Из двух книг» Цветаева уже открыто говорит о «дневниковое»: «Все это было. Мои стихи — дневник, моя поэзия — поэзия собственных имен». Поиск своего нового поэтического «я» отражается в поэзии Цветаевой 1913-1915 годов, объединенной в сборнике «Юношеские стихотворения» .

Сохраняя дневниковую последовательность, ее творчество переходит от условности к вполне жизненной откровенно сти; особое значение приобретают всевозможные подробности, детали быта. В произведениях тех лет Цветаева стремится воплотить то, о чем говорила еще в предисловии к избранному «Из двух книг»: «Закрепляйте каждое мгновение, каждый жест — и форму руки, его кинувшей; не только вздох — и вырез губ, с которых он, легкий, слетел. Не презирайте внешнего!..» Поиск нового отразился и на общей организации ее стихов. Она широко использует логическое ударение, переносы, паузы не только для усиления экспрессивности стиха, но и для семантического контраста, для создания особого интонационного жеста.

События I мировой войны вносят новый пафос в русскую поэзию, и в лирике Цветаевой тоже намечается новый этап. Предреволюционные годы в ее творчестве отмечены появлением русских фольклорных мотивов, использованием традиций городского «жестокого» романса, частушек, заклятий. В стихотворениях 1916 года, впоследствии вошедших в «Версты», обретают жизнь такие исконно цветаевские темы, как Россия, поэзия, любовь.

В этот период дочь Цветаевой Аля стала для матери гордостью, ожиданием чего-то из ряда вон выходящего: Все будет тебе покорно, И все при тебе — тихи. Ты будешь, как я — бесспорно — И лучше — писать стихи… Ариадна Эфрон и вправду родилась замечательно талантливым человеком и смогла бы реализовать свои огромные способности, если бы не трудная ее судьба — сталинские лагеря, поселение. Далекая от политики, Марина Цветаева в своей «дневниковой» поэзии показала и отношение к резолюции: Свершается страшная спевка, — Обедня еще впереди!

Свобода! — Гулящая девка На шалой солдатской груди! Стихи, написанные в 1917-1920 годах, вошли в сборник «Лебединый стан». Оказалось, что не только о чувствах интимных может писать Цветаева: церковная Россия, Москва, юнкера, убитые в Нижнем, Корнилов, белогвардейцы — вот образы этого сборника. Революция и гражданская война с болью прошли сквозь сердце Цветаевой, и снизошло понимание, как прозрение: больно всем — и белым, и красным! Белый был — красным стал: Кровь обагрила.

Красным был — белый стал: Смерть побелила. Когда прежняя, привычная и понятная жизнь была уже разрушена, когда Цветаева осталась с дочерью, должна была выживать, стихи ее особенно стали похожи на странички дневника. Она начинает одно стихотворение словами: «Ты хочешь знать, как дни проходят?» И стихи рассказывают об этих днях — «Чердачный дворец мой…», «Высоко мое оконце…», «Сижу без света, и без хлеба…», «О, скромный мой кров! Нищий дым!..».

И самое страшное — смерть от голода двухлетней дочери Ирины — тоже в стихах. Это исповедь матери, которая не смогла спасти двух дочерей и спасла одну! Две руки — ласкать, разглаживать Нежные головки пышные.

Две руки — и вот одна из них За ночь оказалась лишняя. По стихам М. Цветаевой можно безошибочно составить ее биографию. И отъезд из России в 1922 году, и горькие годы эмиграции, и столь же горькое возвращение .

Экспрессивность и философская глубина, психологизм и мифотворчество, трагедия разлуки и острота одиночества становятся отличительными чертами поэзии Цветаевой этих лет. Большинство из созданного так и осталось неопубликованным. Последний прижизненный сборник Цветаевой «После России» вышел в Париже весной 1928 года. В него вошли почти все стихотворения, написанные с лета 1922 по 1925 год. Эта книга, хронологически продолжающая «Ремесло» , по праву считается вершиной лирики поэтессы.

В 1939 году вслед за мужем и дочерью Цветаева с сыном возвратилась на родину. Начавшаяся война, эвакуация забросили ее в Елабугу, где 31 августа 1941 года она покончила с собой. И, конечно, все в дневнике: «Мне — совестно, что я еще жива», в записке сыну: «Прости меня, но дальше было бы хуже» и в стихах: «Пора гасить фонарь…» Так заканчивается «дневник» Цветаевой, ее повесть о себе — ее стихи.

Она знала, в чем ее беда — в том, что для нее «нет ни одной внешней вещи, все — в сердце и судьбе». Она так щедро расточала себя, но от этого становилась только богаче — как источник: чем больше черпаешь из него, тем больше он наполняется. Цветаева нашла точную и мудрую формулу: «Равенство дара души и слова — вот поэт».

Ее собственный талант полностью соответствовал этой формуле. В поэзии виден весь человек. Он весь просвечивается насквозь. Нельзя скрыть ни волнение, ни пустоту, ни пошлость, ни равнодушие.

Марина Цветаева писала все без утайки. Ее слово — это ее жест, голос, мысль, явь и сон, сердцебиение. Но даже этого всего недостаточно для характеристики ее манеры, стиля, личности.

Скорее так: Цветаева произносит монолог длиной в лирический том, длиной в целую жизнь. Лирика, эпос, драма, статья, перевод, письмо: все это, вместе взятое, — дневник чуткой, чувствительной, гордой души.