Исторический феномен русского бунта в романе «Капитанская дочка»

Историческая обусловленность (а потому и оправданность) восстания угнетенных — таков первый вывод, сделанный автором «Истории Пугачева». Оттого становилась ясной коренная противоположность социальных интересов крестьян («черного народа») и дворян-помещиков, непримиримость их интересов, которая и привела к расколу нации на два враждебных лагеря. В «Замечаниях о бунте», написанных после завершения работы над «Историей Пугачева», Пушкин писал: «Весь черный народ был за Пугачева. Духовенство ему доброжелательствовало, не только попы и монахи, но и, архимандриты и архиереи. Одно дворянство было открытым образом на стороне правительства. Пугачев и его сообщники хотели сперва и дворян склонить на свою сторону, но выгоды их были слишком противоположны».

Надежда на возможность преодоления разрыва между пародом и передовым (по Пушкину, «старинным», «мятежным») дворянством оказалась несостоятельной. Исследование истории восстания Пугачева убеждало, что интересы народа и дворянства «слишком противоесттесвенны» — разделяла их социальная, классовая рознь. Этот второй вывод автора «Истории Пугачева» и объясняет отказ от замысла романа о дворянине-пугачевце.

Но неожиданным и необъяснимым с позиций даже самой передовой исторической науки того времени было обнаружение поразительного факта — восстание народа не могло победить. Исторически закономерная, социально оправданная, справедливая борьба народа с угнетением и бесправием кончалась поражением. В «Замечаниях о бунте» Пушкин констатировал: «Разбирая меры, предпринятые Пугачевым и его сообщниками, должно признаться, что мятежники избрали средства самые надежные и действительные к своей дели. Правительство со своей стороны действовало слабо, медленно, ошибочно». И, невзирая на это, победило правительство, потерпел поражение народ, восставший за правое дело, выбиравший в своей борьбе самые надежные средства.

Установление факта неспособности крестьянства, действующего одиноко, одержать победу в справедливой борьбе за свободу было величайшим открытием Пушкина — историка и художника. Он обнаружил на материале крупной крестьянской войны важную и трагическую особенность социальной борьбы в России. Эта особенность подтверждалась и безрезультатными жестокими восстаниями 1831 года. Но объяснить эту трагическую ситуацию Пушкин не мог: история не предоставляла к тому возможностей. Данный исторический феномен в лапидарной форме будет определен в романе «Капитанская дочка» Гриневым: «Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный».

Нельзя забывать о том, что эта формула принадлежит дворянину Гриневу, по понимавшему смысла восстания и осуждавшему его,- оттого она и имеет (естественный в его устах) односторонний характер. Гринев лишь констатирует итоговый смысл открытия Пушкина: история засвидетельствовала, что народное (крестьянское) восстание в России (во Франции крестьянская борьба была возглавлена буржуазией и этот союз привел к победе революции 1789 года) беспощадно (как всякая революционная борьба) и бессмысленно, то есть безрезультатно.

Понимание социальной закономерности народной борьбы подсказывало исторически конкретное и, главное, реалистическое решение политической концепции просвещенного абсолютизма («Медный всадник» и «Аиджело»). Сохранило ли в современности родовое дворянство свою роль «мятежной» силы русской истории? Поиски ответа на этот вопрос заставляли исследовать общественное поведение дворянства, после 14 декабря 1825 года.

По-прежнему Пушкин остро ощущал недостаточность материалов о Пугачеве. Когда писалась «История Пугачева», он не располагал следственным делом Пугачева и его товарищей — оно лежало запечатанным. В 1834 году, готовя издание своего труда в двух томах (в первом — авторский текст, во втором — некоторые документы), Пушкин продолжал собирать так нужные ему материалы. 1 мая он писал историку Д. Н. Бантыш-Каменскому: «…С нетерпением буду ждать биографии Пугачева, которую изволите мне обещать с такою снисходителыюстиго». После получения новых и важных сведений Пушкин благодарил историка: «Не знаю, как Вас благодарить за доставление бумаг, касающихся Пугачева. Несмотря на то, что я имел уже в руках множество драгоценных матерьялов, я тут нашел неизвестные любопытные подробности, которыми непременно воспользуюсь».

Ученые уже давно заметили, что напряженный интерес Пушкина к европейской и русской истории обусловливался в конечном счете желанием найти в прошлом ключ к будущему России. Еще в 1935 году С. М. Бонди писал: «Все это дает основание заключить, что весь интерес Пушкина в 30-х годах к западно-европейской истории, его работа о французской революции, его замыслы средневековых драм связаны больше всего с его размышлениями о судьбе тех же классов в России и диктовались стремлением предугадать по аналогии возможность и характер грядущих «возмущений».

Чему же тогда должен был быть посвящен роман, рассказывающий о восстании Пугачева? «История Пугачева» требовала решений, которых ее автор предложить не мог. На «Историю» следовало опираться, но не повторять ее. Утверждать в художественном произведении бессмысленность борьбы народа за свою свободу — значило бы искажать историю. Современность взывала к Пушкину-поэту, чтобы он, опираясь на художественное исследование прошлого, «догадался» о будущем России и этой догадкой поделился со всеми.