Карен Степанян: «Реальность в романах Достоевского — это видение Бога через Его создание: человека»

Карен Степанян — доктор филологических наук, вице-президент российского Общества Достоевского, автор книг «Достоевский и язычество » , «»Сознать и сказать»: «реализм в высшем смысле» как творческий метод Ф. М. Достоевского» , член редколлегии журнала «Знамя».

Видение Бога через его создание — человека, способного на величайшие прозрения и глубочайшие падения, на восстание против Бога, на забвение Его, но и в самые темные свои мгновения окруженного непрестающей Божественной любовью, — вот та Реальность, которую воплотил в своих романах Достоевский…

— Карен Ашотович, в своей книге вы уделяете особое внимание изучению «Идиота» Достоевского. По своему опыту мне хорошо известно, что и читателю вхождение в мир Достоевского лучше всего начинать, обратившись к роману «Идиот». Чем Вас привлекает этот Роман?

— Мне дороги все романы Достоевского, каждый по-своему. А роман «Идиот» интересен прежде всего потому, что Достоевский поставил здесь перед собой важнейшую задачу: выяснить, каковы границы человеческих возможностей, какова должны быть в идеале человеческая личность, возможно ли вообще реальное существование такого «идеального» человека, каким должно быть его поведение в миру и способен ли он изменить окружающую жизнь?

Будучи сам личностью чрезвычайной силы и веря в безграничные возможности человека, одушевленного идеей добра, Достоевский взялся за эту задачу, которая является одной из главных проблем человечества, с надеждой на положительное ее решение. Как всегда в его творчестве, это было для него не писательским только, но жизненным делом: понять, как ему и всем людям следует жить, понять место и значение человека в мироздании. Поэтому он наделил главного героя множеством автобиографических черт и ситуаций из собственной жизни.

Он ориентировал своего героя на величайшую личность в истории человечества — Иисуса Христа ; он, приведя Мышкина в возрасте 26 лет в Санкт-Петербург, создал для него уникальную предысторию: пребывая практически с детства в швейцарской клинике, князь сохранил невинность и свободу от большинства тех грехов, которые обычно уже тяжким грузом обременяют человека к этому возрасту. Но еще на предварительной стадии или уже в процессе создания основного текста романа Достоевский убедился , что такой положительно прекрасный человек, обращающийся с любовью и смирением ко всем окружающим, искренне желающий всем добра, прощающий и оправдывающий всех, не только не способен изменить мир и помочь даже небольшому числу своих ближних, но приносит в мир только горе и трагедию. Окружающие возлагают на него все свои упования, надеются, что он спасет их.

Но спасти всех способен только Бог, и спасти не всепрощением и одобрением, но указанием на Путь очищения от собственных грехов и благодатной божественной помощью на этом пути. Мышкин же, полагаясь лишь на себя, порождает надежду в одном, но не может затем не броситься на призыв о помощи другого, а тот первый, которого он оставил, падает, ибо оперся на него всем свои существом. Гибнут Настасья Филипповна и генерал Иволгин, духовно — Аглая, Рогожин, Ипполит , фактически гибнет и сам Мышкин.

Таким образом, Достоевский ответил тем — очень и очень многим — людям, последователям популярных тогда философа Д. Ф. Штрауса и историка Э. Ренана, кто считал, что Христос был всего лишь великим Человеком : в таком случае Он оказался бы погребен под грудой калек и грешников, желавших спасения. Неслучайно Мышкин как «положительно прекрасный» герой, образец для подражания, воспринимался главным образом в ХХ веке, когда в умах многих людей в России и в мире, утративших религиозное мироощущение, но помнивших об идеалах добра, царило убеждение, что простое следование нормам гуманизма способно спасти мир ; именно среди людей «старшего» поколения так много противников этой, утверждающейся сейчас концепции романа «Идиот».

— В романах Достоевского с высочайшим накалом спорят разные мировоззрения, так же спорят и о самом Достоевском. О чем спор? Расскажите подробнее о современных спорах о До­сто­евском — и в России, и вне ее пределов.

И еще: при понимании Достоевского Бахтин все еще «властитель дум» или его «полифония» и «карнавализация» не способны уже ответить на наши «потребности понимания»?

— Споры о Достоевском сейчас идут по нескольким направлениям. Есть коллеги, которые считают, что литературовед в своем исследовании не должен касаться метафизических проблем, апелляция к основам религиозного миропонимания недопустима, мировоззрение писателя и самого исследователя должно оставаться за рамками анализа… Своих оппонентов они называют «религиозными филологами» — среди таковых, помимо вашего покорного слуги, числят многих: Татьяну Касаткину, Бориса Тихомирова, Анастасию Гачеву, Владимира Захарова.

Мне не нравятся термины «религиозная филология» или «религиозное литературоведение» — по-моему, литературоведение может быть только хорошим или плохим. Не буду делать широких обобщений, но что касается Достоевского — если бы спросить его самого: хотел бы он, чтобы исследователи его творчества ограничивались лишь изучением художественных структур его романов или, на основании анализа всех уровней пытались уяснить суть его духовного послания читателям — ответ, думаю, был бы однозначен. Достоевский всегда подчеркивал, что подлинная наука идет от объекта своего исследования к жизни, а ложная — От жизни, к замыканию в самой себе.

Бахтинская концепция творчества Достоевского в пору первого широкого узнавания его книги — в 60-е годы прошлого века, среди забывшего религиозное мировоззрение советского общества — воспринималась как противостоящее тоталитаризму отрицание диктата единой точки зрения, а полифония — как отражение противоречия в сознании самого Достоевского, не знавшего, Что есть истина и Что он, в конце концов, хочет сказать. Сейчас у такого понимания творчества Достоевского в России все меньше сторонников. Сам Бахтин, я думаю, имел в виду совсем другое: мир Достоевского таков же, как весь окружающий нас мир — человек свободен в предельной реализации своего «я», Демиург не навязывает ему Себя, а только показывает: вот истина, принимаешь ли ее? — но только свободно, иначе не надо; однако наличие истины несомненно.

И знаменитая бахтинская «незавершенность» человека у Достоевского значит то же самое: до конца времен по отношению к любому из нас невозможно производить суд и оценку, дать окончательное определение — пока человек жив, у него каждую секунду есть возможность полностью измениться, его деяния могут быть совершенно иначе увидены в перспективе времени , нежели то могли сделать его современники, а судьба его души зависит и от молитв любящих его здесь, на земле .

— В чем специфика Достоевского как христианского писателя? Что нового он принес верующим? А с другой стороны — ведь Достоевский принадлежит всем, ни у кого нет монополии на него. В таком случае — что говорит Достоевский неверующим?

Что может сказать равнодушным? Или — людям постмодерна?

— В дискуссиях, о которых я упоминал выше в связи с «религиозной филологией», часто приходится слышать: недопустимо редуцировать великого художника Достоевского до богослова. Я думаю, говорящие так не представляют, личностями какого масштаба, каких внутренних борений и откровений были великие богословы древности Григорий Нисский, Василий Великий, Григорий Палама , какое общечеловеческое содержание заложено в их трудах — о какой Редукции тут может идти речь? Конечно, писатель и богослов передают открывшуюся им истину людям разными способами — писатель через сердце к уму, а богослов наоборот, но если вспомнить слова одной из молитв после причащения: «просвети мои умные очи сердца», то понятно, что подлинное содержание усваивается всем существом человека . Но Православие — живое, вечно творимое учение, и так же, как названные мною великие богословы развивали его, так и Достоевский, без сомнения, внес немалый вклад в православное миропонимание именно благодаря тому, что вера его преодолела «горнило сомнений», Нашла Возражения на «атеистические выражения такой силы, каких в Европе нет и не было» , и завершилась осанной, как свидетельствует упомянутая фраза из записных тетрадей последнего года его жизни: «Через большое Горнило сомнений моя осанна прошла» .

Этого не хотели понимать такие мыслители, как К. Леонтьев, да и теперь есть люди, готовые считать Достоевского еретиком. Но так же, как время доказало его правоту в споре с Леонтьевым, истина, я убежден, останется на стороне Достоевского и в спорах с его нынешними оппонентами.

Миропонимание Достоевского и его творчество основаны на величайшей вере в человека. Достоевский действительно шел к вере в Бога очень тяжким путем, и лишь когда он понял, Что образ Божий существует в каждом человеке, он убедился, что Бог Есть. В этом его специфика, его необычность, до сих пор еще понятная не для всех.

Видение Бога через его создание — человека, способного на величайшие прозрения и глубочайшие падения, на восстание против Бога, на забвение Его, но и в самые темные свои мгновения окруженного непрестающей Божественной любовью — вот та Реальность, которую воплотил в своих романах Достоевский, воплотил так, что всякий, сумевший прочитать его книги, оказывается приобщен к этой реальности. Реальности мира, созданного Словом и воссозданного словом Достоевского в его романах.

Часто возникает вопрос: если Достоевский — христианский, православный писатель, что же — он закрыт для людей иных мировоззрений и конфессий? В чем-то, увы, да — такие читатели, оставаясь в рамках своих убеждений, не смогут понять смысл его произведений до конца. Но я опять-таки убежден, что чем глубже человек понимает Достоевского, проникает вглубь его мира, тем больше он становится православным — по духу, по мироощущению ; следует ли за этим конфессиональное самоопределение — вопрос иной, включающий разные обстоятельства.

Тем постмодернистам , которые воспринимают расколотость и хаос современного мира как трагедию , Достоевский способен внушить надежду и помочь «стереть случайные черты» с лица окружающей действительности. Тех равнодушных, которые любят хотя бы себя, Достоевский может научить любить так же и ближних . Тех, кто не любит и себя, Достоевский может спасти, пробудив любовь к ним у других людей.

— Спасает все-таки не Достоевский, а Бог. Я не очень уверен, что романы Достоевского — чуть ли не сакральные тексты, к которым нужно относиться с подобающей «торжественностью понимания», если можно так выразиться. И вот почему: если у Достоевского содержится то, что содержится в христианской догматике, то это скучно, а если содержится что-то отличное от догматики, то это неистинно и вредно. А факт — что не скучно и не вредно.

Как быть?

Куда указывают романы Достоевского за пределами романа и литературы? К Церкви? К «живой жизни»?

Что она, согласно писателю, такое?

— К сожалению, человеку свойственно в благополучные периоды своей жизни не вспоминать, на чем держится его существование. Многие ведь и к Евангелию относятся как к одной из книг. И зачастую только когда подходишь к границе жизни и смерти, Евангелие становится той единственной Книгой, без которой невозможно просто продолжать дышать.

Так, если помните, произошло и с Достоевским на каторге…

Вопрос: чем отличаются романы Достоевского от Евангелия — замечательно-сложный, ибо до сих пор мне приходилось заниматься выявлением именно того, в чем они схожи. Я бы ответил так: Евангелие первично; как Христос вернул человеку его божественное достоинство, так Евангелие вернуло Слову его способность быть посредником между Богом и людьми и между самими людьми. Земная миссия Христа и повествующее об этом Евангелие уничтожили завесу между Небом и нашей жизнью, и все христианское искусство последующих двадцати столетий есть осмысление и передача Увиденного тем, кто по слабости зрения не способен увидеть сам. Владимир Соловьев говорил, что Достоевский писал для тех, кто Забыл катехизис. То есть оторвался от источника жизни, забыл, где он.

Достоевский таким заблудившимся в пустыне, задыхающимся от жажды людям указывает путь к источнику воды живой — ибо сам ранее прошел этот путь.

— О чем Достоевский нас спрашивает сегодня?

— А Достоевский спрашивает нас сегодня о том же, о чем спрашивал всегда: готовы ли вы жизнь полюбить прежде, чем смысл ее? «Смысл» — это все те рациональные построения, которыми мы стремимся защитить свою самость — данные науки, позитивистской философии , диктат собственного эгоизма, модных на сегодня мнений и установлений. «Жизнь» — это радостное приятие всего Божь­его мира в его беспредельности, вера в бессмертие и во всепобеждающую силу любви.