«Кофейница» Крылова, как первая басня писателя

Достоинства «Кофейницы» несомненны. Однако отношение к ней было двояким. М. Лобанов, писавший о лен одним из первых, в конце 40-х годов прошлого столетия, заметил, что в пьесе «все еще слабо и незрело…».

Правда, биограф все же признал, что у автора «видно уменье составлять и располагать пьесу». Категорично отозвался о «Кофейнице» первый редактор собрании сочинений Крылова П. Плетнев; «Хорошо, что ее не напечатали. Это был ребяческий набор незанимательных явлений и смешных арий»3. Только в 1869 году, в дни столетнего юбилея Крылова, антикрепостническая «Кофейница» была напечатана в научном сборнике, посвященном великому баснописцу.

Переоценка же первой пьесы Крылова произошла позднее.

Один за другим исследователи литературы стали признавать художественные достоинства комической оперы Крылова. Так, например, академик В. Н. Перетц писал о ней: «Знакомство с народным бытом и языком и отсутствие «ученого» предубеждения против употребления последнего в литературных пьесах отразились в языке первого драматического опыта Крылова. Все лица этой пьесы, как крестьяне, так и городские жители, говорят естественным народным языком, без примеси напыщенности, с одной стороны, а с другой — без неудачных потуг изобразить народную речь с помощью коверканья языка, каковой прием был очень обычен у тогдашних драматургов».

Перетц признавал, что «Кофейница» нисколько не хуже большинства современных ей комических опер: по крайней мере она не поражает ни неестественностью замысла, ни слишком ложным отношением, к действительной жизни. «Как ни велики ее художественные недостатки, в ней чувствуется та наивность, та свежесть создания, которая всегда отличает ранние, с любовью отделанные произведения пробуждающихся сильных дарований», Крылов народен в «Кофейнице» как выразитель крестьянского возмущения образом жизни и поведением дворян, произволом невежественных, суеверных, развратных люден в крепостной деревне.

Народность проявляется и в языке персонажей, где встречаются пословицы, поговорки, острые словесные обороты, к которым так склонен русский ум. Наблюдение над языком действующих лиц комической оперы Крылова убеждает в том, что у него речь крестьян более культурна и, можно сказать, даже более «литературная», чем речь помещицы и ее прихвостней — кофейницы и приказчика.

В литературе второй половины XVIII века был обычен прием противопоставления языка крестьян языку дворян, причем применялся он для показа культурного превосходства последних. Крылов же демонстрирует наличие неправильностей в речи дворянских и других отрицательных персонажей. Крестьяне у Крылова говорят правильным, живым русским языком, совершенство их речи показано юным автором для топ», чтобы продемонстрировать интеллектуальное и моральное превосходство крестьян над помещицей.

Такое использование противопоставления речи действующих лип, Крыловым-явление исключительное в русской драматургии XVIII века.

«Кофейница» испытывала цензурные препятствия не только при жизни, но и после смерти ее автора, да и он сам с первых же шагов в литературе вынужден был считаться с цензурой. «Счастливый» конец пьесы свидетельствует о том. Однако при этом. Крылов не поступился правдивостью описания нравов: пьеса написана так, что сообразительному читателю ясно, что она не доведена до настоящего конца.

У такой барыни, как Новомодова, крестьяне не могут быть счастливы, и счастливым не будет ни Петр, ни его наивная Анюта.

Хотя Крылов и говорил, что «списывал с натуры», но у пего были и литературные источники, что давно замечено исследователями. Принято указывать комическую оперу старшего современника Крылова крупного дворянского драматурга Я. Б. Княжнина «Несчастье от кареты» и то, что напечатано в сатирическом журнале П. П. Новикова «Живописец» о кофегадании.

Основными темами гадания обычно были любовные и другие личные отношения, нахождение пропавших или украденных вещей. Гадание на любовную тему всегда было простым: чему люди хотели верить, тому они и верили, а вторая тема постоянно ставила гадалок в тупик: вещь-то надо было найти, вора указать. А это было не под силу гадалке. Крылов показывает, что при крепостном праве и эго оказывалось простым делом: гадалка оговаривает кого-либо из крепостных, его допрашивают, как тогда было принято, с пристрастием, то есть секут до чех пор, «пока не сознается»,-вот виновный и найден.

Л как же с вещью? — В конце концов истязаемый, чтобы хоть па миг избавить себя от мучений, «признается», что «продал на базаре неизвестно кому, а деньги пропил». Вот украденная вещь и «нашлась»! Именно такое гаданье и описано Крыловым в «Кофейнице».

Добролюбов в статье «Русская, сатира в век Екатерины» упрекал русских сатириков за то, что они, не обращая внимания на «корень зла», критиковали лишь частные, отдельные явления и поддерживали средствами литературы современное им царское законодательство, создавая произведения, его разъясняющие и пропагандирующие. Его упрека смогли избежать лишь два произведения русской литературы XVIII века: «Если бы Добролюбов был знаком с «Кофейницей» Крылова, то он, вероятно, включил бы ее в число этих произведений. Ведь Крылов изобразил не «частность», а общее явление, «новую моду», новый тип помещичьего управления крепостной деревней, а если говорить конкретно об отношении к законам, то, скорее всего, здесь можно увидеть лишь осуждение закона о вольности дворянства.

Академик В. Перетц утверждал, что «Кофейница» «не слабее» других современных ей комических опер. По нашему мнению, в идейном отношении она даже значительнее их. Возможность какого-то сближения раннего произведения Крылова с «Путешествием из Петербурга в Москву» и с «Отрывком путешествия…» говорит об исключительном радикализме его взглядов.

Крылов скорее всего читал «Живописца» по наиболее близкому ему по времени изданию 1775 года. В нем «Отрывок путешествия…» был напечатан рядом с описанием кофегадания, которым воспользовался в «Кофейнице» Крылов. Не мог же он, создавая произведение о крепостной деревне, не обратить внимания на произведение, особенно остро ставившее вопрос о крепостном праве.

Как ни решать вопрос об авторстве «Отрывка…», но близость крыловской пьесы к произведению радищевскому — исключительно значимый факт.