На этом мы закончим свой беглый очерк испанских театров с их выдающимися артистами и обратимся к главному предмету настоящего отдела, т. е. к обзору сценической литературы и ее деятелей.
Дон Томас Родригес Руби, андалузец, из города Малаги, родился в 1817 году, но известность приобрел довольно поздно, хотя не задолго до революции 1868 г. ему даже удалось занять высокий пост министра народного просвещения.
В своих произведениях он шел по следам Бретона де Лос Эррерос и после него считался первым комическим писателем во все продолжение царствования Изабеллы II, пользуясь постоянным успехом и неизменным сочувствием публики.
Главный недостаток его комедий заключается в том, что они слишком односторонни, слишком приноровлены к требованиям высших классов. Так и видно, что он писал только для небольшого числа избранников, оставляя в стороне все остальное общество. Однако, было время когда его одушевляли совсем другие стремления в своих первых двух пьесах Del mal el menos и Toros y Cañas он проявляет наклонность стать живописцем народных нравов, a несколько позднее старается ввести в сценическую литературу какой-то своеобразный жанр, воссоздавая в новой форме дух ее старого репертуара. Такие попытки особенно заметны в комедиях: Quien mas pone pierde mas и Капитан Рибера. Но эти задатки не развивались далее, и вскоре он совершенно оставил намерение выработать из себя второго Рамона де-ля Крус, сосредоточив все помыслы лишь на том, чтоб преуспеть в своей карьере.
A когда, после 1843 года, доктринаризм восторжествовал окончательно, Руби, уже нисколько не колеблясь, направился по течению и стал писать так называемые высокие комедии с действующими лицами из высших Сфер.
Отсюда, начиная с Castillos en el aire , идет непрерывная серия однообразных пьес, представляющих сплошную картину великосветской жизни: дипломатов, министров, придворных, интриги знатных дам, треволнения просителей, пронырливость дворецких, уступчивость камеристок и проч. В то время, когда мадридская публика почти исключительно была занята придворными: происками да политическими компромиссами, все это, конечно, имело еще некоторый смысл. Но, когда в обществе совершается нечто иное, более серьезное, чем все эти бури в стакане воды, a между тем автор продолжает сосредоточивать свое внимание лишь на пустых, поверхностных, узких интересах, тогда и самое творчество его является нам таким же ничтожным и жалким, далеко не заслуживающим тех похвал, какие расточались ему.
Несравненно большая отзывчивость и более обширный кругозор Бретона де Лос Эррерос дают несомненное преимущество его произведениям.
Из бытовых комедий Руби Detras de la Cruz el diablo считается самой лучшей как в сценическом, так и в литературном отношении; из других же, с более сложной завязкой, так называемых комедий интриги, выделяются долго не сходившие с репертуара Bandera negra и Rueda de la Fortuna, хотя критики почти единогласно отдают предпочтение его двум последним пьесам: El arte de hacer fortuna и El Giran Filon.
Вообще же, из всех этих довольно многочисленных произведений трудно было бы извлечь какой ни будь определенный, типичный характер; Руби, видимо, не заботился об этом; напротив, с тех пор, как он достиг известности, все его старание было направлено к тому, чтобы прилаживать своих действующих лиц к отличительным способностям тех актеров, которым предназначалось их изображать. Потому-то в большинстве его комедий замечается такое однообразие и главных и второстепенных ролей, прямо рассчитанных на сценические эффекты, уже заранее известные публике, но тем не менее всегда вызывающие ее дружные рукоплескания.
Впрочем, надо сознаться, что, Руби отчасти был вынужден прибегать к подобным приемам, чтобы выдерживать борьбу с таким опасным соперником, как Бретон де Лос Эррерос да целым сонмищем других, более или менее ловких переводчиков и переделывателей французских пьес.
Бретон де Дос Эррерос родился в первом году текущего столетия и прожил более семидесяти лет, не переставая работать на поприще сценической литературы, чутьли не до последнего дня своей долгой жизни. Больше всего ему удалось угодить испанской публике бесчисленными переделками с французского, который он прикрывал такою оригинальностью, таким блестящим остроумием чисто национального характера, что в них еще труднее было распознать заимствование, чем в работах Вентуры де-ля Вега. Этот род писательства послужил Бретону таким же неисчерпаемым кладом, и он пользовался им, насколько мог, с совершенно спокойной совестью.
Хотя французским писателям нередко случалось, выводит в своих пьесах типы, совсем неизвестные и даже непонятные испанцам, что, конечно, объясняется несходством нравов и условий жизни различных наций, однако публика не обращала внимания на такие странности, и они нисколько не уменьшали ее восхищения. Но всего удивительнее то, что как Бретон де Дос Эррерос, так и Вентура де-ля Вега, кажется, не сознавали сами, что эта система переделок, извинительная еще для какого ни будь новичка в литературе, значительно роняет достоинство писателя, уже занимающего в ней почетное место.
Руби и Бретон представляли совершенную противоположность друг другу и внешним видом, и характером: первый был очень невзрачен, тощ, угловат, и вся его длинная неуклюжая фигура производила несколько неприятное впечатление; в разговоре он не обнаруживал особенно блестящего ума и вообще выделялся только необыкновенной подвижностью, каким-то порывистым проворством, напоминающим белку. Впрочем, в обществе Руби держал себя не без достоинства и сам глубоко был убежден в превосходстве своего таланта.
Бретон де Лос Эррерос был живой, округлый толстяк, небольшого роста, с приятным добродушным выражением лица. В обращении и в разговоре он иногда выказывал даже преувеличенную скромность; но при первом, же возражении, при малейшем противоречии, маленькие глазки его сверкали молнией; говорил он бойко, скоро, горячо, и в речах его нередко прорывалась тонкая, но едкая ирония. На изречения Руби почти никто не обращал внимания, a каждое острое словцо Бретона подхватывалось и производило фурор.
Для примера, мы приведем здесь одну из его эпиграмм, направленную против известного врача. В данном случае она не могла повредить уже установленной репутации, a лишь послужила к вящему прославлению остроумия автора.
Но предварительно надо объяснить, что Бретон жил в ближайшем соседстве с врачом, по фамилии Мата; a так как входные двери их смежных квартир приходились рядом на одной площадке, то посетителям Бретона нередко случалось по ошибке звонить к врачу и тем подвергать неприятным разочарованиям его ожидание клиентов. Наконец, выведенный из терпения, он решил начертить y своего входа такую надпись:
Прошу не раздражать меня напрасным звоном, Не смешивать врача с писателем Бретоном.
Драматургу не понравился тон этого предостережения, и он не замедлил ответить на него язвительной эпиграммой, тоже написав ее с наружной стороны своей двери:
Сосед мой — лучший из врачей, Ума и знания палата; Чья жизнь печалями богата, Тот пусть идет к нему скорей: Он на рецептах Mata И верен подписи своей. Mata по испански значит Убей.