Краткое изложение анонимного романа «Полина»

Перейдем к анонимному роману «Полина «, имеющему подзаголовок: «первые три главы». Роман, как и полагается, написан четырехстопным ямбом, но не онегинскими строфами, а приблизительно урегулированными строфоидами по 16 — 12 — 8 стихов в каждом. Связь с «Онегиным» видна уже в соотнесенности эпиграфов на титульном листе. Их общий смысл — необходимость любви в юности. Они на разных языках — итальянском и французском, но соль заключена в их стилистическом столкновении: один из Торквато Тассо, другой из Поль де Кока. Эпиграфы «Онегина» также разноязычны, и есть эффектное наложение русского на латинский («О rus!..» — «О, Русь!»), что и могло дать образец для подражания. Эпиграф к первой главе взят из барона Брамбеуса. Поэтика эпиграфов к концу 1830-х гг. чрезвычайно развита, и, конечно, тут влияние не только «Онегина», но и позднего романтизма.

Фабула «Полины», как она задается в трех главах, лишена какой бы то ни было сложности, но довольно мозаична. Собственно, и здесь, как в «Комариных» — и вообще в ранних подражаниях «Онегину», — мы видим по преимуществу экспозицию, поставленную, однако, с размахом: пространственно и по количеству персонажей. Впрочем, дело не столько в овладении онегинской экспозиционной затяжкой, сколько в характерной неспособности построить прерывистую и вероятностную фабулу в манере пушкинского романа.

Главная героиня Полина, или Пашенька (онегинские варианты имени), воспитывается в столичном, но захудалом французском пансионе на Петербургской стороне. Когда Полине исполняется 15-16 лет, отец, старый генерал, вдовец, владелец дома на Литейной, берет ее из пансиона. Описывается комната Полины, ее обновы, мебель. Она начинает выезжать в свет, получает известие о некоем гусаре. Герой, гусар Модест Викентьевич Дуброльский, появляется во второй главе; он едет из Вильны в Москву, где живут его отец и сестра. После описания Москвы действие снова перебрасывается в Петербург: мы в кондитерской у Аларчина моста.

Новый персонаж, толстяк средних лет и делового вида, узнает из застольного разговора, что Полина Двинская («речная» фамилия также в онегинском стиле) на балу не расставалась с гусаром. Толстяк взволнован этим известием.

В третьей главе Иван Петрович Незабудин — так зовут толстяка, — разбогатевший откупщик сорока двух лет, едет к отцу Полины, чтобы посвататься к дочери. В доме Полины молодежь, читают, веселятся, и там, конечно, гусар. Полину зовут к отцу, где она, увидев жениха, просит год отсрочки. Незабудин соглашается, Полина возвращается к гусару, которым, очевидно, увлечена. Ночь, утро. Перед нами обширная панорама Петербурга, композиционно перекликающаяся с описанием столицы в первой главе, когда Полину везли через Троицкий мост на Литейную. Полина входит в кабинет отца с каким-то объяснением, о котором мы уже ничего не узнаем. Глава, а с нею и весь роман, как то положено по правилам жанра, внезапно обрывается, хотя предполагалось еще пять глав (то есть восемь, как в «Онегине»).

Пушкинское влияние видно в представлении читателю героини, но густые стилистические штампы допускают в качестве образца любой промежуточный шаблон:

Как в темно-синем небосклоне Сияет среди звезд Луна, Так и в забытом пансионе Цвела меж девушек одна. Кудрей рассыпанные волны Катались по ее щекам; А губки, стан, блаженства полный! Все, недоступное словам, Ее от прочих отличало. Была смиренья образец, Madame ее Полиной звала; Пашетой называл отец; И звали Пашенькой сестрицы.

При описании многолюдной семьи генерала автор поучает своих читателей как бы с позиций бытового реализма:

Вы недовольны, может статься, За многих действующих лиц? Mesdames, messieurs, могу ручаться, Что только между небылиц Возможно без больших стараний Двух, трех на сцену привести, Но среди точных описаний Должно характер соблюсти; И как случается в столице Родным, знакомым счету нет, То надлежит все эти лица Принять за главное в предмет.

В манере «Онегина» описываются петербургские улицы, но иная тональность слегка предвосхищает город Некрасова:

Поет растянуто разнощик, Летают взоры в бельэтаж; Сидит, нахмурившись, извощик; Лошадка тянет экипаж. Чиновник тащится со службы, Вокруг бекеши вертит трость; А под окном собачья дружба Дерется с лаяньем за кость.

По первой главе «Полины» можно судить обо всем тексте. Стих вял, скучен и прозаичен, рифма бедна, приблизительна и шаблонна, закон альтернанса, безупречно соблюдаемый Пушкиным, нарушается. Чем более роман ориентирован на «Онегина», схватывая целый комплекс жанровых признаков, тем заметней невыразительность, неразвитость, стертость, мелкость. Вдруг местами какие-то претензии: есть нечто гоголевское в описании вечернего Петербурга, — но это случайные черты. В романе много географического пространства, называются и описываются города, но все это не оживлено пространством поэтическим, которого, по выражению Гоголя, бездна в каждом пушкинском слове. Нет и следа символического реализма, который создает «Онегина». «Онегин» — объем, «Полина» — плоскость.