Краткое содержание «Один день Ивана Денисовича Пересказ 2» Солженицын

В пять часов утра зэк Иван Денисович Шухов слышит, как бьют подъем. Он никогда не валяется в постели по утрам долго, потому что время до завтрака считается личным временем заключенного, и можно переделать какие — то дела, «услужить» кому-то, т. е. подработать . Но сегодня Шухову нездоровится, и он даже задумывается, не сходить ли в санчасть (обычно он не обращается за медицинской помощью, следуя зэковской заповеди «в лагере погибает, кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто… ходит стучать».

Дежурный Татарин угрожает отправить Шухова в карцер. Тот поспешно собирается, но выясняется, что Татарин просто решил заставить его вымыть пол в каптерке. Когда ему пеняют на то, что он неумело моет пол , Шухов отзывается, что его «от бабы отставили в сорок первом году , и он уже вообще забыл, каковы бабы собой. После мытья пола Шухов спешит в столовую есть баланду.

Он не заходит в барак, где выдают пайки хлеба: так он думает сэкономить хлеб на вечер. Его миску стережет Фетюков «из последних бригадников, поплоше Шухова». «Баланда не менялась ото дня ко дню, зависело — какой овощ на зиму заготовят. В летошнем году заготовили одну соленую морковку — так и прошла бригада на чистой моркошке с сентября до июня. А нонче — капуста черная. Самое сытное время лагернику — июнь: всякий овощ кончается и заменяют крупой.

Самое худое время — июль: крапиву в котел секут… В любой рыбе он ел все: хоть жабры, хоть хвост, и глаза ел, когда они на месте попадались, а когда вываривались и плавали в миске отдельно — большие рыбьи глаза, — не ел. Над ним за то смеялись». Из дому Шухов получает письма редко, сам имеет право написать только два письма в год. От жены письма приходят не вполне Шухову понятные .

Посылок Шухов просит ее не присылать, не отрывать от детей. В санчасти фельдшер Коля Вдовушкин отказывает Шухову в освобождении от работы: у того температура невысокая, список из двоих освобожденных на сегодня уже отдан, а больше двоих фельдшер не имеет права освобождать. Сам Вдовушкин занимается в санчасти «левой» работой.

Сюда его, не имеющего медицинского образования бывшего студента литературного института, определил доктор Степан Григорьевич. «Степан Григорьевич хотел, чтоб он написал в тюрьме то, чего ему не дали на воле». Шухов в составе своей сто четвертой бригады отправляется на работы. В бараке он зашивает сэкономленную пайку в матрас.

Один из соседей Шухова Алешка-«баптист» читает чуть слышно Евангелие: «Только бы не пострадал кто из вас как убийца, или как вор, или злодей, или как посягающий на чужое, А если как христианин, то не стыдись, а прославляй Бога за такую участь». Алешку арестовали и дали двадцать пять лет только за то, что он и его собратья-баптисты верили в Бога и молились. Во время шмона, который устраивается по приказу начальника режима Волкового, отбирают «лишнюю» одежду : у однобригадников Шухова Цезаря Марковича — байковую рубаху, у Буйнов — ского — жилет.

Буй — новский, бывший офицер, пытается заявить свои права, но ему начисляют десять суток строгого карцера. Через ворота зэки выходят пятерками, их несколько раз пересчитывают. У каждого на одежде имеется номер, по которому к нему обращаются.

По именам обращаются только в своей бригаде. На улице минус тридцать, но зэки должны работать и на морозе: работы отменяются только при минус сорока. Бригадир сто четвертой, тертый «лагерный волк», сидящий уже не первый срок, — Андрей Прокофьевич Тюрин. Он очень опытен в лагерных делах, умеет постоять за бригаду — найти более высокооплачиваемую работу, отстоять право работать в неотапливаемом помещении, а не на морозе и проч.

Его отец был кулаком. Когда отца арестовали, Андрей бежал из дому, год не имел известий от родных, уехал, определился в воинскую часть, стал отличником службы. Но правда о его происхождении стала известна командирам, и Тюрина выдворили из части, практически без одежды, не снабдив никаким довольствием. Фетюков подбирает окурки из плевательницы, постоянно канючит что-нибудь, унижается. Ему не на кого надеяться и рассчитывать: на воле его семья от него отказалась.

Шухов и латыш Кильгас считаются лучшими мастерами в бригаде. Им бригадир и поручает придумать, чем закрыть окно в машинном зале, где бригаде предстоит сегодня класть кирпичную стену. Кильгас находит кусок толя, и они с Шуховым закрывают стекло . Бригадир знает о том, что за такое самоуправство им грозит карцер, и всем объявляет, что окно уже было закрыто до прихода сто четвертой.

Бригада работает очень слаженно, потому что «не каждый за себя». Ответственность у зэков коллективная, поэтому, чтобы не подводить товарищей, каждый старается выполнить свой участок работы, не халтуря. Бригадир отправляется «закрывать процентовку», за него остается помощник — молодой, веселый украинец Павло.

Во время обеда Шухову удается «закосить» две лишних порции на бригаду. Одну он отдает Павло, другую съедает сам. Фетюков бродит по столовой, высматривая, не оставил ли кто-нибудь из зэков в миске овсяной каши, чтобы вылизать посуду. «Шакалить Фетюков всегда мастак, а закосить бы смелости не хватило». Шухов относит в контору Цезарю его кашу. Цезарь рассуждает с другим каторжанином об искусстве, вспоминает фильм Эйзенштейна «Иван Грозный».

После обеда работа даже увлекает бригадников. Шухов — признанный мастер, отличный каменщик, работа у него спорится, он кладет кирпичи не только быстро, но и аккуратно. Непривычный к работе такого рода Буйнов — ский сначала отстает, но вскоре втягивается и учится быстро подавать раствор. Появляется строительный десантник Дэр, москвич, бывший работник министерства, а здесь — инженер, поучающий иногда каменщиков, как надо класть кирпичи . Он грозит Тюрину карцером за толь на окнах, но бригадир дает ему достойный отпор, к тому же за Тюрина вступается Павло с лопатой.

Перепуганный Дэр обещает сказать, что «все так и было». Шухов так увлекается, что забывает про недомогание и даже досадует на то, что рабочий день такой короткий. Даже в зоне он ухитряется заиметь собственный мастерок, который не сдает вместе с прочими инструментами, а каждый раз перепрятывает, чтобы на следующий день ему было удобнее работать.

Шухов со своим напарником, глухим Сенькой, прибегают к воротам одними из последних, чем чуть было не вызывают на свои головы гнев конвоя и пятисот зэков, которые в ожидании мерзнут на морозе. Во время вечернего шмона Шухову удается пронести в лагерь кусок ножовочного полотна, из которого умелец Иван Денисович собирается сделать ножичек . Шухов торопится занять для Цезаря очередь на почту’ .

Цезарь уступает Шухову свой ужин. В столовой Шухов близко сталкивается со стариком-лагерником, которого не коснулась ни одна амнистия, который сидит «несчетно», но несмотря ни на что, не кладет свою пайку на грязный стол, а подстилает чистую тряпочку. После «сытного» ужина Шухов отправляется в седьмой барак к латышу, который приторговывает табаком. На свои, заработанные услужливостью и ремеслом в зоне два рубля, Шухов покупает у него два стакана самосада и направляется в барак.

В бараке Цезарь с Буйновским «разделывают» посылку. Шухов тихо залезает на нары, ждет, что угостят и его. За Буйновским приходит надзиратель, забирает его в карцер. Цезарь раскладывает продукты по нарам, и в это время объявляют проверку.

Шухов учит Цезаря, как сохранить в такой ситуации посылку от разграбления, помогает ему «доглядеть» за продуктами, и Цезарь делится с ним печеньем, колбасой и сахаром. Одно печенье Шухов отдает Алешке, который опять читает Евангелие. Шухов благодарит Бога за то, что миновал еще один день.

Алешка говорит, что Шухов напрасно не дает своей душе воли: ведь она просится молиться, а Шухов уверяет, что он неверующий и вспоминает попа из своей деревни. Поп имел четыре семьи, распоряжался большими деньгами, которые тянул из прихожан, и вообще подавал пример вопиющей безнравственности. Шухов твердит, что «сколько не молись, сроку не скинут». Алешка возражает, что Шухову надо радоваться тому, что он в тюрьме и может здесь думать о Боге и о душе, потому что на воле его вера заглохнет. «Засыпал Шухов вполне удовлетворенный. На дню у него выдалось сегодня много удач: в карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу, бригадир хорошо закрыл процентовку, стену Шухов клал весело, с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил.

И не заболел, перемогся. Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый. Таких дней в его сроке от звонка до звонка было три тысячи шестьсот пятьдесят три. Из-за високосных годов — три дня лишних набавлялось…»