Литературная репутация Боброва

В начале XIX века литературная репутация Боброва очень высока: журналы разных направлений ищут его сотрудничества; он не раз причисляется к ряду крупнейших поэтов современной России. Однако уже к концу десятилетия положение меняется: Бобров начинает рассматриваться как невразумительный, темный и нелепый автор. Затем — с 1810-х годов и вплоть до XX века — он расценивается уже попросту как очень плохой, бездарный, никуда не годный сочинитель, записной графоман под стать графу Хвостову… На динамику литературной репутации Боброва оказали большое влияние обстоятельства, сопутствовавшие его кончине.

В майском номере журнала «Друг юношества» за 1810 год, издававшегося известным масоном, воспитанником Н. И. Новикова, Максимом Невзоровым, появился некролог Боброву в виде письма из Петербурга, предуведомленного краткой заметкой самого издателя. Невзоров, в частности, писал: «После статей о словесности и искусстве писать, я не непристойным почитаю возвестить Любителям Литературы о кончине Семена Сергеевича Боброва, известного сочинением Тавриды, Древней ночи и многими другими, которые исполнены мыслями и красотами необыкновенными только в Литературе Гениям свойственными. Он был мой соученик и совоспитанник, участвовавший со мною в благодеяниях истинных любителей и друзей человечества, котсшых имена написаны на небесах.

Отклики московских журналов на кончину Боброва свидетельствуют как будто о том, что порыв человеколюбия объединил литераторов разных лагерей и что смерть поэта заставила забыть — по крайней мере на время — литературные и идейные разногласия… Все это было бы действительно так, если бы в том же самом июньском номере «Вестника Европы», где был напечатан некролог Боброву, не появились — в составе небольшой стихотворной подборки за подписью «….В….» — два любопытных стихотворения7:

Быль в преисподней

«Кто там стучится в дверь? Воскликнул Сатана.- Мне недосуг теперь!»

«Се я, певец ночей, шахматно-пегий гений,

Меня занес к вам в полночь ветр осенний,

Погреться дайте мне, слезит дождь в уши мне!»

«Что врешь ты за сумбур? Кто ты? Тебя не знают!»

«Ага! Здесь, видно, так, как и на той стране,

Покойник говорит, — меня не понимают!»

К портрету Бибриса

Нет спора, что Бибрис богов языком пел.

Из смертных бо никто его не разумел.

Автором и того и другого стихотворения был молодой князь Петр Андреевич Вяземский; оба они были посвящены Боброву.

Эпиграммы Вяземского и Батюшкова составляли своеобразное смысловое единство и, бесспорно, выражали общую эстетическую позицию журнала. На рубеже 1800-1810-х годов осуществляется кристаллизация принципов «школы гармонической точности», (главными создателями которой будут затем называть Жуковского и Батюшкова); происходит окончательное размежевание между поэтами этой школы и теми авторами, которые еще не так давно могли рассматриваться как попутчики или даже союзники.

Бобров (в отличие от Гнедича и Мерзлякова) ни союзником, ни даже попутчиком карамзинизма, строго говоря, никогда не был. Однако еще в 1805 году похвалы Боброву могли появляться даже в прокарамзинском «Журнале российской словесности»13. В его стихотворениях могло усматриваться — несмотря на сумбур, невнятицу и дурной вкус — нечто потенциально ценное для развития новой русской поэзии. Впрочем, Батюшков, в юности связанный с «Журналом российской словесности», уже в письме Гнедичу от 19 марта 1807 года отзывается о Боброве иронически («лучше упасть с Буцефала, нежели падать, подобно Боброву — с Пегаса»).

Таким образом, публикация серии антибобровских эпиграмм в «Вестнике Европы» вполне органично вписывалась в борьбу «младших карамзинистов» против «архаистов» на рубеже 1800-1810-х годов. Жанровая традиция, к которой принадлежали эпиграммы Вяземского, была давней и хорошо разработанной. Первая из эпиграмм восходила к лукианов-ским «Разговорам в царстве мертвых» и многочисленным подражаниям им в европейской и русской литературе Вторая эпиграмма варьировала пародические эпитафии живым сочинителям также хорошо известные в русской литературе: так перу И С Баркова приписывалась пародийная «Надгробная надпись» В К Тредиаковскому (пережившему автора эпитафии)». Традиция продолжалась и в XIX веке: посмертный суд над современными авторами — организующий сюжетный стержень «Видения на брегах Леты» Батюшкова. В 1811 году А. Измайлов напишет свой «Разговор в царстве мертвых», где пред судилищем Миноса предстанут здравствующие «архаисты» — П. Львов и Г. Гераков. В «Арзамасе», возникшем в 1815 году, вступительные речи будут строиться как «надгробные слова» в память живым покойникам, «напрокат» взятым из «Беседы любителей русского слова»…