Литературоведение

И Мена разных наук часто кончаются на — Логия. Всякий школьник знает, что это — от греческого слова «наука». Это верно, но первое и главное значение греческого logoV — «слово, речь». И в слове Филология Последняя часть — не та, что в слове Биология. Филология — любовь к слову.

Так называется целый ансамбль наук, который изучает основу человеческой культуры — общение людей посредством речи.

Филология появилась еще в древности, когда язык древних памятников стал трудным и малопонятным, и всегда служила подспорьем читателю. Впоследствии она распалась на целый ряд наук, помнящих, однако, о своем былом единстве. Главные из них — Лингвистика и Литературоведение.

Что может и чего не может наука о литературе

Первое знакомство с литературоведением часто вызывает смешанное чувство недоумения и раздражения: почему кто-то учит меня, как нужно понимать Пушкина? Филологи отвечают на это так: во-первых, современный читатель понимает Пушкина хуже, чем ему кажется. Пушкин писал для людей, которые говорили не совсем так, как мы. Они жили жизнью, непохожей на нашу, иным вещам учились, читали другие книги и по-иному видели мир.

То, что было внятно для них, не всегда очевидно для нас. Чтобы смягчить эту разницу поколений, нужен Комментарий, а его пишет литературовед.

Комментарии бывают разные. В них не только сообщают, что Париж — это главный город у французов, а Венера — богиня любви в римской мифологии. Иногда приходится объяснять: красивым в ту эпоху считалось то-то и то-то; такой-то художественный прием преследует такую-то цель; такой-то стихотворный размер связан с такими-то темами и жанрами…

С определенной точки зрения все литературоведение представляет собою комментарий: оно существует для того, чтобы приблизить читателя к пониманию текста.

Во-вторых, писателя, как известно, часто не понимают и современники. Ведь автор рассчитывает на идеального читателя, для которого каждый элемент текста значим. Такой читатель почувствует, почему в середине романа появилась вставная новелла и зачем нужен пейзаж на последней странице.

Он расслышит, для чего в одном стихотворении звучит редкий размер и прихотливая рифма, а другое написано кратко и просто, как предсмертная записка. Всякому ли от природы дается такое разумение? Нет.

Обычный читатель, если хочет понять текст, часто должен умом «добрать» то, что идеальный читатель воспринимает интуицией, а для этого бывает полезна помощь литературоведа.

Наконец, никто не обязан читать все тексты, написанные данным автором: можно очень любить «Войну и мир», но так никогда и не прочесть «Плодов просвещения». Меж тем у многих писателей каждое новое произведение — это новая реплика в длящемся разговоре. Так, Гоголь вновь и вновь, от самых ранних до самых поздних книг, писал о путях, какими Зло проникает в мир.

Более того, в некотором смысле вся литература — это единый разговор, в который мы включаемся с середины. Ведь писатель всегда — явно или неявно, вольно или невольно — откликается на витающие в воздухе идеи. Он ведет диалог с писателями и мыслителями и своей эпохи, и предшествующих.

А с ним, в свою очередь, вступают в разговор современники и потомки, истолковывая его произведения и отталкиваясь от них. Чтобы уловить связь произведения с предыдущим и последующим развитием культуры, читателю тоже нужна помощь специалиста.

Не следует требовать от литературоведения того, для чего оно не предназначено. Никакая наука не определит, насколько талантлив тот или иной автор: понятия «хорошо-плохо» находятся вне ее ведения. И это отрадно: если бы мы могли строго определить, какими качествами должен обладать шедевр, это дало бы готовый рецепт гениальности и творчество вполне можно было бы препоручить машине.

Литература обращена и к разуму, и к чувствам одновременно; наука — только к разуму. Она не научит наслаждаться искусством. Ученый может пояснить авторскую мысль или сделать понятными некоторые его приемы — но он не избавит читателя от усилия, с которым мы «входим», «вживаемся» в текст.

Ведь, в конечном счете, понимание произведения — это соотнесение его с собственным жизненным и эмоциональным опытом, а это можно сделать только самому.

Не стоит презирать литературоведение за то, что оно не способно заменить литературу: ведь и стихи о любви не заменят самого чувства. Наука может не так уж мало. Что же именно?

Литературоведение и его «окрестности»

Литературоведение состоит из двух больших разделов — теории и истории литературы. Предмет изучения у них один и тот же: произведения художественной словесности. Но подходят к предмету они по-разному.

Для теоретика конкретный текст — всегда пример общего принципа, историка конкретный текст интересует сам по себе.

Теорию литературы можно определить как попытку ответить на вопрос: «Что есть художественная литература?» То есть каким образом обычный язык превращается в материал искусства? Как «работает» литература, почему она способна воздействовать на читателя? История литературы, в конечном счете, всегда ответ на вопрос: «О чем здесь написано?» Для этого изучается и связь литературы с породившим ее контекстом , и происхождение того или иного художественного языка, и биография писателя.

Особая ветвь литературной теории — поэтика. Она исходит из того, что оценка и понимание произведения меняются, а его словесная ткань остается неизменной. Поэтика изучает именно эту ткань — Текст .

Текст — это, грубо говоря, определенные слова в определенном порядке. Поэтика учит выделять в нем те «нити», из которых он соткан: строки и стопы, тропы и фигуры, предметы и персонажи, эпизоды и мотивы, темы и идеи…

Бок о бок с литературоведением существует Критика, ее даже иногда считают частью науки о литературе. Это оправдано исторически: долгое время филология занималась только древностями, предоставив все поле современной литературы критике. Поэтому в некоторых странах наука о литературе не отделена от критики .

Там литературоведение обычно так и называется — critics, critique. Но Россия наукам училась у немцев: наше слово «литературоведение» — это калька с немецкого Literaturwissenschaft. И русская наука о литературе по сути своей противоположна критике. Критика — это литература о литературе. Филолог пытается увидеть за текстом чужое сознание, встать на точку зрения иной культуры.

Если он пишет, например, о «Гамлете», то его задача — понять, чем был Гамлет для Шекспира. Критик всегда остается в рамках своей культуры: ему интереснее понять, что значит Гамлет для нас. Это вполне законный подход к литературе — только творческий, а не научный. «Можно и цветы расклассифицировать на красивые и некрасивые, но что это даст для науки?» — писал литературовед Б. И. Ярхо.

Отношение критиков к литературоведению часто бывает неприязненным. Артистическое сознание воспринимает научный подход к искусству как попытку с негодными средствами. Это понятно: Художник просто обязан отстаивать Свою Истину, Свое ВиRдение. Стремление ученого к объективной истине ему чуждо и неприятно.

Он склонен обвинять науку в крохоборстве, в бездушии, в кощунственном расчленении живого тела литературы. Филолог не остается в долгу: ему суждения писателей и критиков кажутся легковесными, безответственными и к делу не идущими. Это хорошо выразил Р. О. Якобсон.

Американский университет, где он преподавал, собирался поручить кафедру русской литературы Набокову: «Ведь он же большой писатель!» Якобсон возразил: «Слон тоже большое животное. Мы же не предлагаем ему возглавить кафедру зоологии!»

Но наука и творчество вполне способны взаимодействовать. Андрей Белый, Владислав Ходасевич, Анна Ахматова оставили заметный след в литературоведении: интуиция художника помогала им видеть то, что ускользало от других, а наука давала способы доказательства и правила изложения своих гипотез. И наоборот, литературоведы В. Б. Шкловский и Ю. Н. Тынянов писали замечательную прозу, форма и содержание которой были во многом определены их научными воззрениями.

Многими нитями связана филологическая литература и с Философией. Ведь всякая наука, познавая свой предмет, одновременно познает и мир в целом. А устройство мира — тема уже не науки, а философии.

Из философских дисциплин ближе всего к литературоведению стоит Эстетика. Конечно, вопрос: «Что есть прекрасное?» — не научный. Ученый может изучать, как на этот вопрос отвечали в разные века в разных странах ; может исследовать, как и почему человек реагирует на такие-то художественные особенности , — но если он сам начнет рассуждать о природе прекрасного, он будет заниматься не наукой, а философией .

Но вместе с тем он просто обязан ответить на этот вопрос себе самому — иначе ему не с чем будет подойти к литературе.

Другая философская дисциплина, которая небезразлична для науки о литературе, — Гносеология, сиречь теория познания. Что мы познаем через художественный текст? Есть ли он окно в мир — или зеркало, в котором отражаемся мы и наши проблемы?

Ни один ответ в отдельности не удовлетворителен. Если произведение только окно, сквозь которое мы видим нечто постороннее нам, — то что нам, собственно, до чужих дел? Если книги, созданные много веков назад, способны волновать нас — значит, в них содержится нечто, что и нас касается.

Но если главное в произведении — то, что видим в нем мы, то автор оказывается бесправен. Получается, что мы вольны вложить в текст любое содержание — читать, например, «Тараканище» как любовную лирику, а «Соловьиный сад» — как политическую агитку. Если это не так — значит, понимание бывает верное и неверное.

Любое произведение многозначно, но смысл его располагается в некоторых границах, которые в принципе можно очертить. Это и есть нелегкая задача филолога.

История философии — вообще дисциплина столь же филологическая, сколь и философская. Текст Аристотеля или Чаадаева требует такого же изучения, как текст Эсхила или Толстого. К тому же историю философии трудно отделить от истории литературы: Толстой, Достоевский, Тютчев — крупнейшие фигуры в истории русской философской мысли.

И наоборот, Сочинения Платона, Ницше или о. Павла Флоренского принадлежат не только философии, но и художественной прозе.

Ни одна наука не существует изолированно: поле ее деятельности всегда пересекается со смежными областями знания. Ближайшая к литературоведению область — конечно, Языкознание. «Литература есть высшая форма существования языка», — не раз говорили поэты. Ее изучение немыслимо без тонкого и глубокого знания языка — как без понимания редких слов и оборотов , так и без познаний в области фонетики, морфологии и проч.

Граничит литературоведение и с Историей. Когда-то филология вообще была вспомогательной дисциплиной, которая помогала историку в работе с письменными источниками, и такая помощь историку необходима. Но и история помогает филологу понять эпоху, когда творил тот или иной автор.

К тому же исторические сочинения долгое время входили в состав художественной литературы: книги Геродота и Юлия Цезаря, русские летописи и «История государства Российского» Н. М. Карамзина — выдающиеся памятники прозы.

Искусствознание Вообще занимается почти тем же, что и литературоведение: в конце концов, литература — лишь одним из видов искусства, только лучше всего изученный. Искусства развиваются взаимосвязанно, постоянно обмениваясь идеями. Так, романтизм — эпоха не только в литературе, но и в музыке, живописи, скульптуре, даже в садово-парковом искусстве.

А раз взаимосвязаны искусства, то взаимосвязано и их изучение.

В последнее время бурно развивается Культурология — область на стыке истории, искусствознания и литературоведения. Она изучает взаимосвязи таких разных областей, как бытовое поведение, искусство, наука, военное дело и т. п. Ведь все это рождается из одного и того же человеческого сознания. А оно в разные эпохи и в разных странах по-разному видит и осмысляет мир. Культуролог стремится найти и сформулировать как раз те самые глубокие представления о мире, о месте человека во вселенной, о прекрасном и безобразном, о добре и зле, которые лежат в основе данной культуры.

Они имеют свою логику и отражаются во всех областях человеческой деятельности.

Но и такая, казалось бы, далекая от литературы область, как Математика, не отделена от филологии непроходимой гранью. Математические методы активно используются во многих областях литературоведения . Некоторые филологические проблемы могут привлекать математика как поле приложения его теорий: так, академик А. Н. Колмогоров, один из крупнейших математиков современности, много занимался стихотворным ритмом, исходя из теории вероятности.

П Еречислять все области культуры, так или иначе связанные с литературоведением, не имеет смысла: нет такой области, которая была бы ему совершенно безразлична. Филология — это память культуры, а культура не может существовать, утратив память о прошлом.