Любовь в поэзии Маяковского

Я свое, земное, не дожил, на земле свое не долюбил. В. Маяковский Жизнь В. В. Маяковского со всеми ее радостями и горестями, болью и отчаянием — в его стихах. Произведения поэта рассказывают нам о жизни поэта, о его любви, о том, когда и какой она была.

В самых ранних стихотворениях о любви говорится вне связи с личными переживаниями поэта. Но вот вы открываете поэму «Облако в штанах» — и вас сразу охватывает тревожное ощущение большой и страстной любви: Нежные! Вы любовь на скрипки лежите. Любовь на литавры ложит грубый.

А себя, как я, вывернуть не можете, чтобы были одни сплошные губы! И дальше с той же трагической силой поэт рассказывает о своей безответной любви, жарким пламенем охватившей его сердце, причинившей ему мучительную, нестерпимую боль: Мама! Ваш сын прекрасно болен! Мама! У него пожар сердца.

Эта трагическая любовь не выдумана. Поэт настойчиво убеждает нас в правдивости переживаний, описанных в поэме: Вы думаете, это бредит малярия? Это было, было в Одессе. «Приду в четыре»,- сказала Мария. Восемь. Девять.

Десять… И вот, громадный, горблюсь в окне, плавлю лбом стекло окошенное. Будет любовь или нет?.. Да!

Любовь была, и он горел в ней ярким пламенем. Давид Бурлюк, вместе с Маяковским выступавший в 1914 году в Одессе, в своих воспоминаниях говорит, что первой любовью Маяковского была Мария, которую он встретил в Одессе. Поэт Василий Каменский, бывший вместе с ним в Одессе, рассказывает об этом гораздо подробнее: «Маяковский влюбился здесь в красавицу Марию Александровну…

Взволнованный, взметенный вихрем любовных переживаний, после первых свиданий с Марией он влетал к нам в гостиницу этаким праздничным весенним морским ветром и восторженно повторял: «Вот это девушка! Вот это девушка!»» Василий Каменский же рассказывает о трагическом исходе первой любви Маяковского и о том, что позже, вспоминая, что было в Одессе, поэт с горечью сказал: «Любить нельзя — масса тяжелых неприятностей». Из других источников известно, что между Маяковским и Марией встало препятствие, одно из тех, которые порождались тогдашней общественной жизнью, социальными условиями, основанными на неравенстве людей, на господстве материальных расчетов или обывательских предрассудков. В поэме этому дано очень краткое объяснение словами самой Марии, но мы почему-то надолго запоминаем эти убийственные строки: Вошла ты, резкая, как «нате!», муча перчатки замш, сказала: «Знаете — я выхожу замуж».

Но вот еще что известно: после смерти Маяковского эта женщина создала один из первых скульптурных портретов Маяковского. Пути любви неисповедимы, и приносит она поэту чаще всего боль и горе. В поэме «Флейта-позвоночник» , как и в «Облаке…», звучит не радость любви, а отчаяние: Версты улиц взмахами шагов мну.

Куда уйду я, этот ад тая! Какому небесному Гофману выдумалась ты, проклятая?! И, обращаясь к Богу, поэт требует: …слышишь!- убери проклятую ту, которую сделал моей любимой!

О том, что поэт не нашел в любви своего счастья, с горечью говорит он и в поэме «Человек»: Гремят на мне наручники, любви тысячелетия… Любовь предстает здесь в образах, выражающих одно лишь страдание: И только боль моя острей — стою, огнем обвит, на несгорающем костре немыслимой любви. В стихах, обращенных к любимой, столько страсти, нежности и вместе с тем сомнений…

В них слышится даже протест, даже отрицание любви: Любовь! Только в моем воспаленном мозгу была ты! Глупой комедии остановите ход! Смотрите — срываю игрушки-латы я, величайший Дон-Кихот! В начале 1929 года в журнале «Молодая гвардия» появляется стихотворение «Письмо т. Кострову из Парижа о сущности любви»: в сердце поэта родилась новая любовь, «опять в работу пущен сердца выстывший мотор».

Это была встреча с Татьяной Яковлевой, и любовь была взаимной. «Письмо т. Кострову…» и опубликованное много лет спустя «Письмо Татьяне Яковлевой» несут в себе новые настроения, новые интонации. В них уже нет надрыва и тоски. «Письмо т. Кострову…» радостно, проникнуто счастливым ощущением большой, настоящей любви: …как на свиданье, простаивая, прислушиваюсь: любовь загудит — человеческая, простая… Вместе с тем это философское произведение, где любовь рассматривается и оценивается не только с личной, но и с общественной точки зрения. К такому глубокому осмыслению любви Маяковский пришел еще в пору работы над поэмой «Про это».

Тогда он писал: «Исчерпывает ли для меня любовь все? Все, но только иначе. Любовь — это сердце всего. Если оно прекратит работу, все остальное отмирает, делается лишним, ненужным.

Но если сердце работает, оно не может проявляться во всем… если нет «деятельности», я мертв… Любовь не установишь никакими «должен», никакими «нельзя» — только свободным соревнованием со всем миром». В самой же поэме он мечтал об огромной, всеохватывающей любви: Чтоб не было любви — служанки замужеств, похоти, хлебов. Постели прокляв, встав с лежанки, чтоб всей вселенной шла любовь. Теперь эта идея возвышенной любви несколько «приземлена», и само определение ее стало конкретнее: Любить — это с простынь, бессонницей рваных, срываться, ревнуя к Копернику, его, а не мужа Марьи Иванны, считая своим соперником.

Любовь поэта — это не только личное. Она вдохновляла его на борьбу и творчество, воплощаясь в поэтические шедевры: Нам любовь не рай да кущи, нам любовь гудит про то, что опять в работу пущен сердца выстывший мотор. Гордость и ласка звучат в строках «Письма Татьяне Яковлевой»: Ты одна мне ростом вровень, стань же рядом с бровью брови… И даже конец стихотворения, в котором чувствуется конфликт, звучит без отчаяния. Здесь лишь обида и уверенность в том, что любовь в конце концов победит: Ты не думай, щурясь просто из-под выпрямленных дуг.

Иди сюда, иди на перекресток моих больших и неуклюжих рук. Не хочешь? Оставайся и зимуй, и это оскорбление на общий счет нанижем.

Я все равно тебя когда-нибудь возьму — одну или вдвоем с Парижем. Маяковский был по складу своего характера лириком. У него было слишком ранимое сердце. Он сам говорил об этом в поэме «Люблю»: У прочих знаю сердца дом я Оно в груди — любому известно! На мне ж с ума сошла анатомия.

Сплошное сердце — гудит повсеместно… Больше чем можно, больше чем надо — будто поэтовым бредом во сне навис — комок сердечный разросся громадой: громада любовь, громада ненависть… Эти строки написаны в 1916 году, но и спустя десять — двенадцать лет, до самых последних дней жизни, он жаждал любви. «У такого человека,- с грустью писала художница Е. А. Лавинская,- не было места, где бы ласковые руки жены или близкого друга освободили его хоть немного от него самого».

Он надеялся найти такого друга в Татьяне Яковлевой. Но… увы. В предсмертном письме, написанном за два дня до рокового выстрела и адресованном «Всем», поэт в последний раз говорит о любви: «В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил…» Как говорят — «инцидент исперчен», Любовная лодка разбилась о быт. Я с жизнью в расчете, и не к чему перечень взаимных болей, бед и обид…

Этими словами сказано очень многое о страстной, мятущейся, одинокой душе, о жизни, прекрасной и трагической, и о разбивающем сердца черном слове «быт», за которым просматривается страшная действительность несбывшихся надежд, ведущая к еще более страшному времени тридцать седьмого года.