Марина Ивановна Цветаева

Марина Ивановна Цветаева родилась в Москве 26 сентября 1892 года. По происхождению, семейным связям, воспитанию она принадлежала к трудовой научно-художественной интеллигенции. Отец ее — сын бедного сельского попа, уроженец села Талицы Владимирской губернии — вырос в таких «достатках», что до двенадцати лет сапог в глаза не видал. Трудом и талантом Иван Владимирович Цветаев пробил себе дорогу в жизни, стал известным филологом и искусствоведом, профессором Московского университета, директором Румянцевского музея и основателем Музея изящных искусств (ныне Музей имени Пушкина, у подъезда которого прибита мемориальная доска в честь И. В.

Цветаева). Он умер в 1913 году. Мать — из обрусевшей польско-немецкой семьи, натура художественно одаренная, музыкантша, ученица Рубинштейна.

Она скончалась рано , но, по словам дочери, успела оказать на нее «главенствующее влияние»: «Музыка, природа, стихи, Германия… Одна против всех». Детство, юность и молодость Марины Цветаевой прошли в Москве и в тихой подмосковной Тарусе, отчасти — за границей .

Училась она много, но, по семейным обстоятельствам, довольно бессистемно: совсем маленькой девочкой — в музыкальной школе, потом — в католических пансионах в Лозане и Фрейнбурге, в ялтинской женской гимназии, в московских частных пансионах.

Окончила в Москве семь классов частной гимназии Брюхоненко . В возрасте шестнадцати лет, совершив самостоятельную поездку в Париж, прослушала в Сорбонне сокращенный курс истории старофранцузской литературы. Стихи Цветаева начала писать с шести лет , печататься — с шестнадцати, а два года спустя, в 1910 году, еще не сняв гимназической формы, тайком от семьи, выпустила довольно объемный сборник — «Вечерний альбом».

Изданный в количестве всего 500 экземпляров, он не затерялся в потоке стихотворных новинок, затоплявшем тогда прилавки книжных магазинов. Его заметили и одобрили такие влиятельные и взыскательные критики, как В. Брюсов, Н.

Гумилев, М. Волошин. Были и другие сочувственные отзывы. Стихи юной Цветаевой были еще очень незрелы, но подкупали талантливостью, известным своеобразием и непосредственностью.

Но этом сошлись все рецензенты.

Брюсов противопоставил Цветаеву другому тогдашнему дебютанту — Илье Эренбургу. Строгий Брюсов особенно похвалил Цветаеву за то, что она безбоязненно вводит в поэзию «повседневность», «Непосредственные черты жизни», предостерегая ее, впрочем, от опасности впасть в «домашность» и разменять свои темы на «милые пустяки». Отзыв Гумилева был еще благосклоннее: «Марина Цветаева внутренне талантлива, внутренне своеобразна…

Многое ново в этой книге: нова смелая интимность; новы темы, например детская влюбленность; ново непосредственное, бездумное любование пустяками жизни…

«.Особенно поддержал Цветаеву при вхождении ее в литературу Максимилиан Волошин, с которым она вскоре, несмотря на большую разницу в возрасте, подружилась. Вслед за «Вечерним альбомом» появилось еще два стихотворных сборника Цветаевой: «Волшебный фонарь» и «Из двух книг» , — оба под маркой издательства «Оле-Лукойе», домашнего предприятия Сергея Эфрона, друга юности Цветаевой, за которого в 1912 году она вышла замуж. В это время Цветаева — «великолепная и победоносная» — жила уже очень напряженной душевной жизнью.

Устойчивый быт уютного дома в одном из старомосковских переулков, неторопливые будни профессорской семьи — все это было внешностью, под которой уже зашевелился «хаос» настоящей, не детской поэзии.

Жизнелюбие Марины Цветаевой воплощалось прежде всего в любви к России и к русской речи. Но как раз при встрече с родиной поэта постигла жестокая и непоправимая беда. Годы первой мировой войны, революции и гражданской войны были временем стремительного творческого роста Цветаевой.

Она жила в Москве, много писала, но печатала мало, и знали ее только завзятые любители поэзии. С писательской средой сколько-нибудь прочных связей у нее не установилось. В январе 1916 года она съездила в Петроград, где встретилась с М.

Кузминым, Ф. Сологубом и С. Есениным и ненадолго подружилась с О. Мандельштамом.

Позже, уже в советские годы, изредка встречалась с Пастернаком и Маяковским, дружила со стариком Бальмонтом. Блока видела дважды, но подойти к нему не решилась. Октябрьской революции Марина Цветаева не поняла и не приняла. В литературном мире Цветаева по-прежнему держалась особняком.

С настоящими советскими писателями контакта почти не имела, но и сторонилась той пестрой буржуазно-декадентской среды, которая еще задавала тон в литературных клубах и кафе.

Советская власть великодушно не замечала фрондерства в стихах поэтессы, уделила Цветаевой из своих скудных запасов паек, печатала ее книжки в Государственном издательстве , а в мае 1922 года разрешила ей с дочерью Ариадной уехать за границу — к мужу, который был белым офицером, пережил разгром Деникина и Врангеля, а к тому времени стал пражским студентом. За рубежом Цветаева жила сперва в Берлине , потом три года — в Праге; в ноябре 1925 года перебралась в Париж. Жизнь была эмигрантская, трудная, нищая.

В самих столицах жить было не по средствам, приходилось селиться в пригородах или ближайших деревнях.

Пейзажи этих и других мест отразились в произведениях Цветаевой , причем очень конкретно. Поначалу белая эмиграция приняла Цветаеву как свою. Ее охотно печатали и хвалили.

Но вскоре же картина существенно изменилась. Прежде всего, для самой Цветаевой наступило жестокое отрезвление.

Действительность не оставила камня на камне от мифа о «русской Вандее». Муж Цветаевой, С. Я.

Эфрон, прошедший с белой армией весь ее бесславный и преступный путь, повинуясь голосу чести и совести, коренным образом пересмотрел свои взгляды. Он рассказал Цветаевой правду о «белом движении», и она не могла не признать этой суровой правды. Знаменательно, что политические темы, которым Цветаева отдала щедрую дань в стихах 1917-1921 гг., постепенно выветриваются из ее творчества эмигрантского периода.

Характерен и такой факт: Цветаева вывезла с собой из Советской России рукопись целого сборника стихов , посвященных «русской Вандее»; убедившись, что за всем, о чем она здесь писала, не стояло ни исторической, ни человеческой правды, она так и не напечатала эту книжку, несмотря на многочисленные и настоятельные предложения.

Постепенно связи Цветаевой с белой эмиграцией все более ослабевают и наконец почти рвутся. Ее печатают все меньше и меньше. Она пишет очень много, но написанное годами не попадает в печать или вообще остается в столе автора.

Если в 1922-1923 гг. ей удалось издать за рубежом пять книжек, то в 1924 году — уже только одну, а потом наступает перерыв до 1928 года, когда вышел в свет последний прижизненный сборник Цветаевой «После России», включающий стихи 1922-1925 гг. Большие ее вещи — «Поэма Горы», «Поэма Конца», «Крысолов», «Поэма Лестницы», «С моря», «Попытка Комнаты», «Новогоднее», «Поэма Воздуха», драмы «Метель», «Фортуна», «Конец Казановы» , «Приключение», «Тезей» , «Федра» — затеривались на страницах малотиражных журналов и альманахов. Поэзия Цветаевой была монументальной, мужественной и трагической.

Мелководье эмигрантской литературы было ей по ступню.

Она думала и писала только о большом — о жизни и смерти, о любви и искусстве, о Пушкине и Гете… Независимость Цветаевой, ее смелые эксперименты со стихом, самый дух и направление ее творчества раздражали и восстанавливали против нее большинство эмигрантских литераторов. Один из них — критик, считавшийся арбитром вкуса, без обиняков говорил в печати о «нашем не сочувствии» к поэзии Цветаевой, об ее «полной, глубокой и бесповоротной для нас неприемлемости».В творчестве Цветаевой все более крепнут сатирические ноты.

Чего стоит одна «Хвала богатым! «. В этом же ряду стоят такие сильные стихотворения, как «Поэма Заставы», «Поезд», «Полотерская», «Ода пешему ходу», стихи из цикла «Стол», «Никуда не уехали…», «Читатели газет», отдельные строфы «Поэмы Горы», в которых струится поистине обжигающая «лава ненависти» к жалкому «царству моллюсков», и, конечно, целиком — такие яростно антимещанские, антибуржуазные вещи, как «Крысолов» и «Поэма Лестницы».

Важное значение для понимания позиции Цветаевой, которую заняла она к 30-м годам, имеет цикл «Стихи к сыну» . Здесь она во весь голос говорит о Советском Союзе как о новом мире новых людей, как о стране совершенно особого склада и особой судьбы, неудержимо рвущейся вперед — в будущее. Во тьме дичающего старого мира самый звук СССР звучит для поэта как призыв к спасению и весть надежды.

Личная драма Цветаевой переплелась с трагедией века. Она увидела звериный оскал фашизма — и успела проклясть его. Победа гитлеризма в Германии, гибель Испанской республики, мюнхенская измена — все это вызвало в душе Цветаевой страстный протест.

Близкие ей люди — муж и дочь — уехали в Советский Союз. Марина Ивановна с сыном готовились к отъезду. Последнее, что Цветаева написала в эмиграции, — цикл гневных антифашистских стихов о растоптанной Чехословакии, которую она нежно и преданно любила .

В 1939 году Цветаева восстанавливает свое советское гражданство и возвращается на родину.

Тяжело дались ей семнадцать лет, проведенные на чужбине. Личные ее обстоятельства сложились плохо: муж и дочь подверглись необоснованным репрессиям. Цветаева поселилась в Москве, занялась переводами, готовила сборник избранных стихотворений.

Грянула война. Превратности эвакуации забросили Цветаеву сперва в Чистополь, потом в Елабугу.

Тут-то и настиг ее тот «одиночества верховный час», о котором она с таким глубоким чувством сказала в своих стихах. Измученная, потерявшая волю, 31 августа 1941 года Марина Ивановна Цветаева покончила с собой.