Многословие и пустословие героев романа «Мертвые души»

Остановимся на некоторых примерах. Образ раскрывается через речевую характеристику. Многословие, пустословие, погоня за дешевой красивостью — вот отличительные признаки почтмейстера речи. «Уснащение» его речи заключалось в том, что ои наводняя без всякой надобности свой рассказ «множеством разных частиц», короче — слов-паразитов, как-то: сударь ты мой; эдакой какой-нибудь; знаете; понимаете; можете себе представить; относительно; так сказать; некоторым образом.

Такие слова он «сыпал… мешками», и в глазах непритязательного и ограниченного городского общества, эта особенности его речи стяжала ему славу красноречивого человека.

Блестящий образец «красноречия» почтмейстера со всеми свойственными ему качествами представляет «Повесть о капитане Копейкине». Здесь на виду и присущее ему многословие, и живость рассказа, и повторы, и погоня за иностранщиной, и риторические, эффекты, и просторечие, и множество различных частиц, «уснащающих» этот рассказ.

Гоголь прекрасно воспроизводит в резко сатирическом плане типичную для того времени речь дамского общества. Дамское общество города N, являющееся типичным дамским обществом того времени, отличалось прежде всего слепым преклонением перед всем иностранным: этикетом, модами, языком. Стремясь к изяществу и благородству речи, дамы города N виде ли возможность приобрести эти свойства речи { лишь усиленным внедрением иностранных слов , очень часто искаженных.

Пристрастие городских дам к французскому языку вынуждает Гоголя вставлять в их речь, даже в их характеристику ряд иностранных слов, которые несут здесь резко разоблачительную функцию: презентабельны, этикет, мода, контр-визит, манкировка, интересанта, аноним, инкомодите, клок, руло, шемизетка, бельфам, галопад, получать форс, роброны. В частности, употребление последнего слова сопровождается следующим замечанием Чичикова в сердцах, за словами которого мы ясно слышим. самого автора: «Провал их возьми, как их называют…»

Гоголь говорит, что они «отличались… необыкновенною осторожностью и приличием в славах и выражениях. Никогда не говорили они: «я высморкалась, я вспотела, я плюнула», а говорили: «я облегчила себе нос, я обошлась посредством платка». Ни в каком случае нельзя было сказать: «этот стакан или эта тарелка воняет…», а говорили вместо того: «этот стакан нехорошо ведет себя». В другом месте поэмы Гоголь еще раз подчеркивает, что «дамские благовонные уста» с особым усердием прибегали к множеству намеков и вопросов, в обращении с Чичиковым, которого они старались обворожить изяществом своей речи: «Позволено ли нам, бедным жителям земли, быть такими дерзкими, чтобы спросить вас, о чем вы мечтаете?». «Где находятся те счастливые места, в которых порхает мысль ваша?». «Можно ли знать имя той, которая погрузила вас в эту сладкую долину задумчивости?»

Ту же функцию разоблачении изысканного и приглаженного языка дам выполняют отдельные придуманные ими эпитеты: «пирожное, известное под именем поцалуя»; «маленькие зубчатые стенки из тонкого батиста, известные под именем скррм-ностей».

Венцом этой сентиментально-изящной дамской речи в поэме служит письмо, полученное Чичиковым. Оно было написано, по замечанию Тополя, «в духе тогдашнего (времени» и тем самым представляет наглядный образец эпистолярного стиля той эпохи. Кудреватость слога письма бросается в глаза.

Недаром даже Чичиков воскликнул: «А письмо очень, очень кудряво написано!».

В этом письме, начинавшемся «очень решительно»: «Нет, я должна к тебе писать…», дан подбор формул сентиментально-романтической книжной речи, очень модных в то время, но приведенных Гоголем с целью явного разоблачения. В письме говорится о «тайном сочувствии между душами», ставятся многозначительные риторического характера вопросы с данными на них ответами: «Что жизнь наша? — Долина, где поселились горести. Что свет? — Толпа людей, которая не чувствует».

Любопытно отметить, что Алеш в поэме Пушкина «Цыганы», критикуя светское общество, тоже отмечает, что он бросил в городах «толпы безумное говенье»; там «любви стыдятся-«, а «где нет любви, там нет веселий». Но если в поэме Пушкина приведенные слова дышат бичующим гневом, то фраза Гоголя о бесчувственной светской толпе, вставленная в письмо дамы, выдержана в тоне резкого высмеивания.

Писалось дальше о слезах, которыми автор письма омочает строки нежной матери, уже умершей; делалось приглашение Чичикову отправиться с ним в пустыню, «оставить навсегда город, где люди в душных оградах не пользуются воздухом». В этих словах, выдержанных в том же комическом тоне, явная перекличка со словами из «Цыган» Пушкина, где также дана критика городской жизни:

Там люди в кучах, за оградой Не дышат утренней прохладой, Ни вешним запахом лугов. Заканчивается письмо выражением «.решительного отчаяния» в следующем четверостишии: Две горлицы покажут Тебе май хладный прах, Воркуя, томно окажут, Что она умерла в слезах.

Образный и словарный состав этого письма типичен для сентиментально-романтического языка 30-х годов, ставившего своей целью воздействие на чувствительные струны сердца адресата и совсем чуждого великому реалисту Гоголю. Целесообразно отметить, что Гоголь оттеняет еще одну особенность дам города, связанную с их речью: они были очень чутки к отдельным, значительным для них словам, и часто сами эти слова были для них важнее вложенного в них содержания. Так, в поэме блестяще показано, как все дамское общество было встревожено магическим словом «миллионщик», связанным с Чичиковым.

Дам встревожил, говорит Гоголь, «не сам миллионщик, а именно одно слово, ибо в одном звуке этого слова, мимо всякого денежного мешка, заключается что-то такое, которое действует и на людей-подлецов, и на людей ни се, ни то, и на людей хороших — словом, на всех действует».

Великолепным образцом дамской речи является диалог между двумя дамами: просто приятной и приятной во всех отношениях. Диалог этот характеризуется следующими основными особенностями. Речь дам — живая, динамичная, лишенная вместе с тем серьезного содержания.

Взволнованность дам, неустойчивость их мыслей, легкомысленность их выражается в перескоках с иной мысли на другую и в том, что основная цель, ради которой приехала гостья, мгновенно была заслонена разговором о новых фасонах платья: «Слова, как ястребы, готовы были пуститься в погоню одно аа другим».