Мои впечатления от поэзии французских символистов

Так музыки же вновь и вновь!

Пускай в твоем стихе с разгону

Блеснут в дали преображенной

Другое небо и любовь.

А. Рембо

Я не уверена, что, называя эти имена — Шарль Бодлер, Артюр Рембо, Поль Верден, — обычный ученик средней школы или даже обычный читатель и почитатель поэзии без специального филологического образования вспомнит, какое литературное направление они представляют и кто из них определил дальнейшее развитие поэзии на ближайшие полвека. А многие, скорее всего, не смогут сказать, в какую половину XIX века они жили и творили.

Но я убеждена, что каждый, кто однажды прочитал хоть несколько строк этих поэтов, никогда не забудет их стихов: романтической крылатости, мятежного неприятия окружающего мира, ярких образов-символов, какой-то мелодичности стиха, то лирически мягкого, то дружески насмешливого, то чеканно-торжественного.

Свободный человек! Недаром ты влюбленВ могучий океан: души твоей безбрежнойОн — зеркало…

Это — Шарль Бодлер, для которого душа человека столь же загадочна и непознаваема до конца, как океан, а океан сродни человеческой душе, с ее скрытыми богатствами. Самое главное для меня стихотворение Бодлера — это, конечно, «Альбатрос», возможно, оттого, что я очень люблю море и вольных морских птиц:

… царь высоты голубой, Опустив исполинские белые крылья, Он, как весла, их тяжко влачит за собой. Лишь недавно прекрасный, взвивавшийся к тучам, Стал таким он бессильным, нелепым, смешным!

Символично сравнение альбатроса с поэтом — с человеком романтической души, мятежного вольного духа, с человеком, часто страдающим от непонимания окружающих:

Так, поэт, ты паришь над грозой, в урагане, Недоступный для стрел, непокорный судьбе, Но ходить по земле среди свиста и браниИсполинские крылья мешают тебе.

Такой же образ-символ старого поэта мы встречаем у Ш. Бодлера и в стихотворении «Старый колокол»:

О, я не тот, увы! над кем бессильны годы, Чье горло медное хранит могучий войИ, рассекая им безмолвие природы, Тревожит сон бойцов, как старый часовой. В моей груди давно есть трещина, я знаю, И если мрак меня порой не усыпитИ песни нежные слагать я начинаю — Все, насмерть раненный, там будто кто хрипит…

Совсем другим — лирическим, очень музыкальным — вижу я творчество Поля Верлена. Что-то неуловимое и нежное, волнующее и высокое, а главное — вечно юное, несмотря на разделяющие нас почти два столетия.

Я свыкся с этим сном, волнующим и странным, В котором я люблю и знаю, что любим…

Или:

Тревожною стаей, слепой и шальной, Крылатая память шумит надо мнойИ бьется и мечется, бредя спасеньем, Над желтой листвою, над сердцем осенним…

Мы действительно слышим этот голос, и песню, и шум, и плач, когда «единственный голос родной один на земле говорит с тишиной» или когда в лунном свете

Поет надо мной — о, томительный звук! — Печальная птица, певунья разлук;И ночь под луной, ледяной и высокой, Неслышно и грустно приходит с востока, И, тронуть боясь этот синий покой, Ночная прохлада воздушной рукойБаюкает заводь и в сумраке прячет, А листья все плещут, и птица все плачет.

Прочитав стихотворение «Соловей», хочется остановиться, чтобы не потревожить этой тишины, этого удивительного состояния умиротворенности, заполонившего душу, — этого «синего покоя». Хочется тихо-тихо закрыть сборник, положить книгу на край стола, отдаваясь во власть музыки, красоты, Ее Величества Поэзии. Не важны термины и титулы, века и государства — в царстве Поэзии правят лишь сердце и слово.