О чем могла думать Татьяна, воспитанная на французских романах?

Уж не представлялся ли ей Онегин книжным героем? И она, подобно тысяче молодых героинь , пишет ему письмо. В данном случае, Пушкин придает своей «молодой героине» черты романтического образа.

Она жила романами, видела себя героиней этих романов. Письмо Татьяны свидетельствует о сентиментальной моде того времени. Набоков видит это в словах: Когда я бедным помогала…

Вполне возможно, что это указывает и на род занятий в семье: нищим подавать или «молитвой услаждать Тоску волнуемой души.

Конечно, молитва и подаяние — нравственный долг каждого христианина, но в то же время ольгино дело, как подчеркивает рассказчик, — «чай готовить». Влияние сентиментальной литературы легко угадать по эпизоду письма Ты чуть вошел, я вмиг узнала, Вся обомлела, запылала И в мыслях молвила: вот он!

Лотман сравнивает эти строки с текстом Карамзина: «Наталья в одну секунду вся закраснелась, и сердце ее, затрепетав сильно, сказало ей: вот он!» . Образы ангела-хранителя и коварного искусителя тоже пришли из сентиментальных книжек. Как полагает Лотман, «Ангел-хранитель» — это книжный герой Грандисон, а «Коварный искуситель»- Ловелас. Она выбрала из всех буяновых, петушковых, пыхтиных своего героя, способного и любить ее, и быть мужем, и отцом детей. Далее следует еще более интересная фраза:

Перед тобою слезы лью, Твоей защиты умоляю.

Возникает вопрос: от кого просит Татьяна защиты? Бродский, ссылаясь на Сиповского, замечает, что понять это место до конца невозможно, если не взять во внимание письмо Юлии к учителю Сен-Пре . Эта фраза в буквальном переводе звучит так: «Ты должен быть моим единственным защитником против тебя».

Но ограничиваться только одним заимствованием из любимого произведения Татьяны нельзя. Татьяна боится одиночества, своей любви, а значит и самой себя, своих необдуманных поступков, один из которых она уже совершила.

Вообрази, я здесь одна, Никто меня не понимает, Рассудок мой изнемогает, И молча гибнуть я должна. Конечно, ее никто не понимает. Этой страсти и случайно Еще никто не открывал…

Татьяна изнывала тайно. Ни няне, ни сестре, ни матери не понять «тоску волнуемой души». Для ее скрытного характера исключена возможность «сердечного признания» кому бы то ни было, кроме Евгения. Лишь его признает Татьяна как равного себе по интеллекту, по начитанности, по способности чувствовать. И если потерять его, единственно достойного, то останется только погибнуть среди отвергнутых женихов, а это очень страшно.

Татьяна безропотно примет все: и отказ Онегина, и его ответ на любовь. Два письма пишут влюбленные люди. Но ситуация неблагоприятна ни для первого признания, ни для запоздалого ответа.

Оба в равной мере осознают возможность, подспудно даже неизбежность неудачи, и вместе с тем судьба и вышняя воля двигают навстречу рожденных друг для друга и разобщенных той же судьбою людей. Оба принимают в расчет возможный исход — презрение.

Оба письма одинаково пылки, о чем свидетельствует обилие соответствующих знаков препинания: в письме Татьяны восклицательных знаков 8, Онегина 5. Получается, что Онегин более сдержан, но если учесть, что это письмо мужчины, да еще такого прагматика, то следует представить себе степень его экзальтации. Следует обратить внимание на интонацию в письмах. Письмо Татьяны развивается интонационно последовательно. Начинается с умеренно-приподнятой экспозиции, которая продолжается в повествовательном тоне .

Затем интонация поднимается и достигает кульминации .

К заключению интонация постепенно опускается до слов «Увы, заслуженным укором…» и оканчивается достаточно уверенным постскриптумом. Графически это могло бы выглядеть так: Письмо Онегина начинается с восклицания. Буря чувств, томившихся в душе, прорывается едкостью и сарказмом . Внезапно эта интонация сменяется повествованием, задумчивостью .

Затем — томление , нарастание страсти ; снова мука , подъем до кульминации и нисходящая интонация концовки: «И предаюсь моей судьбе».

Множество выражений в обоих письмах — это галлицизмы. Лотман утверждает, что «Онегин и Татьяна используют одни и те же формулы, однако смысл и функция этих формул в их употреблении глубоко различны».

В культурном — принадлежность к образованному кругу. В этическом — как вызов морали и образец морали одновременно. 6. В эстетическом — как высокохудожественный шедевр. Изящный пушкинский сюжет основывается на двух противоположных точках: два письма, написанные с шестилетним интервалом. Композиционно они разделены пятью главами с 3 по 8. Письма — не только неотъемлемый элемент фабулы романа, они ее стержень.

Существование писем вне романа возможно, романа без писем — никогда. Мы бы не узнали, какова Татьяна, не услышав ее сокровенных строк, говорящих более красноречиво, нежели комментарии рассказчика.

Без письма Онегина мы бы представили образ героя, но остались бы скрытыми метаорфозы его души, динамика развития образа и развязка. Еще два ненаписанных письма — это устные ответы Евгения на письмо Татьяны и Татьяны на письмо Евгения. Оба обладают эпистолярными признаками: монолог по форме, продуманный заранее на заданную тему как продолжение переписки. Среди всех перечисленных писем два первых наиболее содержательны и значимы.

Как писал философ и публицист прошлого века Н. Н. Страхов, «До сих пор всякий, желающий говорить о Пушкине, должен, нам кажется, начать с извинения перед читателями, что он берется в том или другом отношении измерять эту неисчерпаемую глубину». Пушкин и его произведения самодостаточны и самоценны, они не нуждаются в комментариях и интерпретировании и неподвластны им. Русский человек читает Пушкина сердцем, становясь мистически сопричастным духовному опыту огромной культуры эпох и поколений.