Образ автора и главного героя в романе «Евгений Онегин»

«Евгений Онегин» — пожалуй, самое трудное для понимания произведение русской литературы. Про него не скажешь словами Твардовского: «Вот стихи, а все понятно, все на русском языке». Язык этого романа довольно сложен для нынешнего читателя. Да и не все современники поэта понимали этот язык.

Однако они верно уловили, что художественный нерв «Евгения Онегина», средоточие творческих задач, поставленных Пушкиным перед собою, связаны с формой повествования или формой авторского присутствия в тексте. Поначалу, после выхода отдельного издания первой главы, современники решили, что Пушкин подражает байроновскому «Дон Жуану». Действительно, повествователь «Евгения Онегина» перескакивает с предмета на предмет, говорит много необязательного , и все это обильно приправлено шутками и иронией, так что понять мысль автора невозможно, да и сам облик его получается каким-то несерьезным. В конце первой главы Пушкин пишет: Перечитал все это строго: Противоречий очень много, Но исправлять их не хочу. Признание принципиальное, ибо здесь сам автор обозначил ведущий принцип построения своего романа в стихах.

Этот принцип — противоречие. Например, в строфе V первой главы весьма критически оценивается уровень образованности Онегина, но затем идет перечисление «всего, что знал еще Евгений», и в строфе VIII делается вывод, что знал он не так уж и мало. Но главное противоречие всего романа и особенно первой, ключевой главы — соотношение личности Онегина и личности этого самого Я, от лица которого ведется все повествование. С одной стороны, Онегин и Я, как говорит народ, два сапога пара, близкие по духу, романтически настроенные друзья.

Но с другой стороны: Всегда я рад заметить разность Между Онегиным и мной… Как будто нам уж невозможно Писать поэмы о другом, Как только о себе самом. Откуда берутся эти противоречия и почему автор их «терпит»? Дело в том, что на протяжении всего текста романа значение местоимений первого лица все время меняется.

В одних случаях они обозначают автора-поэта, пишущего роман об Онегине и других персонажах . В других случаях Я обозначает реального человека, который параллельно написанию романа об Онегине живет своей, «биографической» жизнью Пушкина, которая теперь нам хороша известна, да и многим первым читателям была знакома. Таковы, например, три последние строфы первой главы. И, наконец, в ряде эпизодов этой же главы Я обозначает некоего вымышленного персонажа, безымянного знакомого Онегина по петербургскому свету. В результате получился очень сложный текст, совмещающий в себе все три мира, причем переходы из одного мира в другой происходят мгновенно, в пределах двух соседних строчек, без всякого предуведомления со стороны «автора».

Вот, например, строфа II: Друзья Людмилы и Руслана! С героем моего романа… Здесь Я — поэт, представляющий героя своего нового творения.

Онегин, добрый мой приятель, Родился на брегах Невы… Перед нами Я — вымышленный безымянный персонаж, человек онегинского круга . Где, может быть, родились вы Или блистали, мой читатель… Опять Я — поэт, имеющий своего читателя. Там некогда гулял и я: Но вреден север для меня.

Здесь Пушкин намекает на то, что реальный «биографический» человек находится сейчас в южной ссылке. В результате такого построения текст романа все время меняется, объекты описания то и дело поворачиваются к читателю разными сторонами, изображаются с разных точек зрения. Текст «Евгения Онегина» заключает в себе целых три художественных мира, лежащих рядом, часто переходящих один в другой самым незаметным образом и тем не менее нигде не смешивающихся, не путающихся друг с другом.