Образ Печорина — итог раздумий поэта о жизни, о «себе и времени»

Роман «Герой нашего времени» может быть изучен в самых различных аспектах: социально-политическом, философском, этнографическом, бытовом, психологическом, стилистическом. И для каждого из этих аспектов объективной основой может служить богатство содержания лермонтовского романа, глубина художественного постижения автором действительности. Однако можно ли поэтому назвать его по жанру социально-политическим, философским или этнографическим романом?

Некоторые термины употребляются у нас столь расширительно, что теряют всякую определенность. Так, например, иные называют «Герой нашего времени» «социальным романом». Так ставить вопрос можно постольку, поскольку в основе любого литературного произведения, в котором отражены те или иные существенные стороны жизни, лежат в конечном счете социальные явления, и в этом смысле роман Лермонтова имеет глубокую общественную значимость. Но возникает вопрос: можно ли в такой степени сглаживать типологические различия, жанровые границы, игнорировать специфику авторской позиции, задачи, им же поставленные, которыми предопределяется художественная концепция произведения? Можно ли назвать научной дифференциацию, по которой в категорию социального романа включаются «Евгений Онегин» Пушкина, «Обломов» Гончарова, «Отцы и дети» Тургенева, «Господа Головлевы» Щедрина и «Что делать» Чернышевского? Едва ли подобное расширительное употребление термина «социальный роман» может способствовать научному осмыслению литературного процесса.

Роман Лермонтова по своей жанровой природе, характеру психологизма является произведением лирическим. В творческой эволюции Лермонтова, особенно в последние годы жизни, наблюдается стремление к более четкому обозначению грани между личностью автора и персонажами его произведений. Такая тенденция налицо и в романе «Герой нашего времени», ее легко заметить. Но чем она вызнана и в какой степени удалось автору убедить читателя в той, что Печорина он «никогда не знал»?

Б. М. Эйхенбаум полагая, что эта тенденция, в которой исследователь видел новое, «принципиально-обдуманное соотношение автора и героя», вызвана «решением отказаться не только от авторских лирических «исповедей», но и от такого положения, какое было установлено, например, в «Сашке» («Он был мой друг»)». С этой целью «вводится специальный рассказчик, Максим Максимыч».

Намерение автора занять нейтральную по отношению к своим героям позицию бросается в глаза с первых же страниц романа. Странствующий офицер, путешествующий по казенной надобности, на большой дороге встречается с Максимом Максимычем, который передает ему «Журнал Печорина», «Недавно я узнал, — говорится в авторском предисловии, — что Печорин, возвращаясь из Персии, умер. Это известие меня очень обрадовало: оно давало мне право печатать эти записки… передать публике сердечные тайны человека, которого я никогда не знал… я видел его только раз в моей жизни на большой дороге.

Полное равнодушие, казалось бы, автора к судьбе Печорина. (Известие о смерти Печорина его «очень обрадовало»). Такова внешняя сторона повествования. Внутренние побудительные причины обращения к дневнику Печорина тщательно скрыты. Белинский к словам автора отнесся весьма недоверчиво. В них видел критик лишь то, что Лермонтов «хотел казаться только издателем записок Печорина, будто бы случайно ему доставшихся через Максима Максимыча». Там же, в «Предисловии» к «Журналу Печорина», где говорится о смерти героя, возникает чисто лермонтовский мотив: «Добро бы я был еще его другом: коварная нескромность истинного друга — понятна каждому». Тут же расшифровка. Автор не был другом Печорина, и «следовательно», по его словам, пе может «пи-гать к нему той неизъяснимой ненависти, которая, таясь под личиною дружбы, ожидает только смерти или несчастия любимого предмета, чтоб разразиться над его головою градом упреков, советов, насмешек и сожалении. Тем не менее автор, его позиция постоянно проступают в образах романа. И не только в образе рассказчика, или странствующего офицера, или даже Печорина, но и в образах других персонажей. Когда рассказчик, как бы вскользь, между прочим, бросает фразу: «… если б все люди побольше рассуждали, то убедились бы, что жизнь не стоит того, чтоб о ней так много заботиться…», мы чувствуем, что это мог бы сказать Печорин, но эта мысль созвучна и думам самого Лермонтова. Каждый из действующих лиц в той или иной степени отражает личность автора. Например, Максим Максимыч, этот простой штабс-капитан, трагедия которого заключается в том, что он пикак не может понять своего «закадычного друга» — Печорина, порой поражает способностью очень верно передавать сложные психологические ситуации — примером может служить хотя бы его трогательный рассказ о смерти Бэлы. Мы верим в доброту Максима Максимыча, но в подобных случаях, думается, в повествование включается незаметно автор, его восприятие.

Средства маскировки оказались ненадежными. Нет-нет да и прорываются фразы, обмолвки, заставляющие думать, что автор «Героя нашего времени» по крайней мере близко и хорошо знал Печорина, иначе он не был бы в состоянии тан подробно и точно передать публике «сердечные тайны» неизвестного ему, постороннего человека. Если в тексте романа («Максим Макси-мыл») повествователь (он же автор), говорил, что ему известны такие подробности жизни героя, что о них читатель узнает только от него, т. е. рассказчика («вы об нем не услышите ни от кого, кроме меня», то в «Предисловии к «Журналу Печорина» повествователь решительно отвергает факт своего близкого знакомства с Печориным, утверждает, что он его «никогда не знал» и видел его «только раз в жизни на большой дороге».

Лермонтов, который выдает себя за объективного наблюдателя, издателя «Журнала Печорина», на самом деле далеко не безразличен к его судьбе. Более того, он защищает его от несправедливых нападок суровых критиков. «Перечитывая эти записки, — говорит он, — я убедился в искренности того, кто так беспощадно выставлял наружу собственные слабости и пороки». Автора романа не оставляет надежда, что читатели «найдут оправдание поступкам, в которых до сей поры обвиняли человека, уже не имеющего отныне ничего общего с здешним миром: мы почти всегда извиняем то, что понимаем».

Несмотря на все эти уверения, на усиленное старание автора скрыть свою личность в образе странствующего офицера или издателя чужих записок, которые случайно попали ему в руки, современники в Печорине увидели двойника Лермонтова. «Хотя автор и выдает себя за человека, совершенно чуждого Печорину, — писал Белинский, — но он сильно симпатизирует с ним, и в их взгляде на вещи — удивительное сходство». Не только Белинским, по и другими из современников было замечено это «удивительное сходство». Одни (литературные враги Лермонтова) воспользовались удобным случаем для моральной дискредитации поэта, другие пытались через Печорина разгадать «тайну» индивидуальности Лермонтова.

Какие бы новые задачи Лермонтов не ставил в своем романе, трудно представить, учитывая его творческую индивидуальность и природу поэтического миросозерцания, что он мог вовсе отказаться от лирических исповедей, которыми в конечном счете определяется стилистический строй «Героя нашего времени».