Образ Печорина одно из главных открытий Лермонтова

«Настоящая природа человека» ощутима и в Печорине «Героя нашего времени». Она прорывается сквозь «кору» его дворянско-аристократической ограниченности, ставя его в неразрешимое противоречие с окружающим обществом. Но трагизм положения Печорина усугубляется перерастанием внешнего конфликта в конфликт внутренний, что обрекает героя на изнурительную борьбу не только со средой, но и с самим собою.

Печорин неоднократно говорит о своей двойственности. Обычно она рассматривается в русле руссоистского противопоставления в Печорине «естественного человека» человеку «цивилизованному». Однако подлинная сложность романа и образа Печорина требует более пристального внимания к рассмотрению лермонтовской эстетической концепции человека. Интересный материал в этом плане дает отрывок из чернового варианта портрета Печорина. В нем автор-повествователь, сравнивая Печорина с тигром («Если верить тому, что каждый человек имеет сходство с каким-нибудь животным…»), делал важное заключение: «…таков, казалось мне, должен был быть его характер физический, т. е. тот, который зависит от наших нерв и от более или менее скорого обращения крови; душа — другое дело: душа или покоряется природным склонностям, или борется с ними, или побеждает их: от этого злодея, толпа и люди высокой добродетели; в этом отношении Печорин принадлежал к толпе». Воздействие природных задатков и склонностей на формирование человека здесь мыслится явно не таким однозначно положительным, как в различных теориях «естественного человека».

Формируясь под воздействием «физического характера», душа способна не только к противоборству с этой природной основой, но и к самопостроению. Природные склонности, страсти — лишь первичные предпосылки душевной жизни, они «принадлежность юности сердца», как говорил Печорин. Печатью «юности сердца» отмечены чувства и поступки «детей природы» — горцев; это яркие, сильные характеры, подчиненные, однако, бушующим в них страстям. Во многом сходный с ними по природным задаткам, Печорин далек от их «естественной» непосредственности. В этом преимущество развитого сознания. Если в раннем творчестве Лермонтов отдал дань увлечению идеей «естественного человека», то в период работы над «Героем нашего времени» она была для него пройденным этапом. В романе нет и следа надежды на возможность исцеления героя, испорченного «цивилизацией», путем приобщения его к «естественному состоянию» через любовь к «дикарке»: ее любовь оказывается «немногим лучше любви знатной барыни; невежество и простосердечие одной так же надоедают, как и кокетство другой». Перед лицом развитого сознания оказываются одинаково несостоятельными реальные представители как «естественного», так и «цивилизованного» состояния, с той существенной разницей, что само это сознание является все же принадлежностью последнего.

Для лермонтовской концепции личности и понимания общечеловеческой ценности романа существенна выраженная в нем ориентация на выявление в человеке не только природного и конкретно-социального, но и его общесоциального, т. е. родового начала.

В европейской и русской философской мысли I половины XIX в. идея «родового человека», наследующего в большей или меньшей мере опыт исторического развития всего человечества, все больше противостояла идее «естественного человека», по которой человек родится готовым и совершенным от природы, а общество лишь его портит. Выступая против этой теории, Белинский писал, что только «животное родится готовым» и потому оно «не может сделаться ни лучше, ни хуже того, каким создала его природа. Человек бывает животным только до появления в нем… сознания; с этой поры он отделяется от природы и… борется. С нею всю жизнь свою». Это суждение прямо перекликается с цитировавшимся черновым наброском портрета Печорина. По мнению критика, человек творится не природой, а «в историческом развитии общества или даже целого человечества».

Исследуя личность Печорина прежде всего как «внутреннего человека», Лермонтов, как никто другой в предшествующей русской литературе, много внимания уделял отображению не только сознания, но и высшей, личностно-родовой его формы — самосознания. Поэтому Печорин в большей степени, чем Онегин, мыслитель, идеолог. Он органично философичен. И в этом смысле он характернейшее явление своего времени, о котором Белинский писал: «…Наш век есть век сознания, философствующего духа…». Напряженные раздумья Печорина, его постоянный анализ и самоанализ по своему значению выходят, однако, за пределы его эпохи, имеют общечеловеческое значение как этап в жизни человека, вырастающего в личность. Вопреки распространенному мнению, сама по себе рефлексия не недуг, а необходимая форма самопознания и самопостроения общественно развитой личности. Болезненные формы она принимает в переходные эпохи, тут выступая как условие развития личности, критически относящейся к себе и миру. Размышляя о душе зрелой, Печорин отмечает: такая «душа, страдая и наслаждаясь, дает во всем себе строгий отчет». Печорин говорит о самопознании как о «высшем состоянии человека». Однако оно для него не самоцель, а предпосылка к действию.

В неукротимой действенности Печорина получила отражение другая сторона лермонтовской концепции человека, существа не только разумного, но и деятельного. «В разумном, нравственно свободном и страстно энергичном деянии,- писал Герцен в 1843 г.- человек… представитель рода и самого себя». Для Печорина страсти не единственный и не главный источник человеческих поступков, они «не что иное, как идея при первом своем развитии», и поэтому «глупец тот, кто думает целую жизнь ими волноваться». На волю Печорина воздействуют как страсти, так и разум. Без постоянного самоанализа и самоотчета нет подлинной свободы выбора, подлинной свободы действия.

Печорин воплощает в себе такие личностно-родовые человеческие качества, как развитое сознание и самосознание, глубина и полнота чувств, восприятие себя как представителя не только наличного общества, но и всей истории человечества, духовно-нравственная свобода, деятельное самоутверждение. Но как сын времени и общества он несет на себе и их неизгладимую печать, сказывающуюся в ограниченно-видовом, подчас искаженном проявлении в нем родового. В личности Печорина наблюдается характерное для антагонистического общества противоречие между его человеческой сущностью и существованием, «между глубокостию натуры и жалкостию одного и того же человека» (Белинский). Как личность с ее внесословной ценностью, Печорин шире ограниченных пределов его времени, среды, обстоятельств, предлагаемых ему обществом социальных ролей. Он отвергает самые «престижные» из них, ибо они «оплачиваются» превращением целостной личности в «частичного» человека, в обездушенный «социальный вид».

Герой если и принимает свой дворянско-аристократический статус, то «не всерьез», как вынужденную роль в трагикомедии жизни (вспомним его размышления после трагического исхода дуэли с Грушницким). Поступки Печорина мелки, кипучая деятельность пуста и бесплодна. Время поставило его перед альтернативой: «или решительное бездействие, или пустая деятельность» (Белинский). Однако в жизненной позиции Печорина больше смысла, чем на первый взгляд. Печатью мужественности, даже героизма, отмечено его ни перед чем не останавливающееся отрицание неприемлемой действительности. Он умирает, не поступившись своими принципами и убеждениями, хотя и не совершив того, что мог сделать в иных условиях. Лишенный возможности общественного действия, Печорин, тем не менее, стремится противостоять обстоятельствам, утвердить «собственную надобность» вопреки господствующей «казенной надобности».