Образ родной земли, России в романе «Война и мир»

Характерно, что во всем первом томе, пока война идет за пределами России, почти нет описаний природы. Лишь в самом конце появляется мирный, философский пейзаж «далекое, высокое и вечное небо», увиденное раненным в Аустерлицком сражении князем Андреем: «Над ним не было ничего уже, кроме неба — высокого неба, — не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими на нем серыми облаками… Как же я не видел прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да! все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба».

Но во втором томе, когда действие сосредоточивается в России, просторные, прекрасные пейзажи, описания московских улиц, домов следуют один за другим. Это родина, в которую скоро вторгнется неприятель и которую придется защищать. Все в ней слишком дорого сердцу. На первых же страницах — родной дом на Поварской (ныне улица Воровского), куда приезжает Николай Ростов из армии:

«Вот он, угол-перекресток, где Захар-извозчик стоит; вот он и Захар, и все та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали… Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб… Все та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, так же слабо отворялась».

Это, может быть, и проза, но родная проза, в которой нельзя позволить хозяйничать чужому человеку: ему ведь ничего не скажут карниз с отбитой штукатуркой и дверная ручка замка. А потом, в деревне, начинается подлинная поэзия. Вообще второй том «Войны и мира» — самый лиричный, поэтичный. Родная природа вторит как эхо самым задушевным мыслям — как в Богучарове, во время разговора Андрея и Пьера на пароме: «Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома, и, слушая Пьера, не спуская глаз смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу… Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны течения с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «Правда, верь этому!».

Дальше, очень скоро, будет знаменитый дуб, сначала мрачный, а потом могуче зеленый, лунная ночь в Отрадном и взволнованная красотою мира Наташа: «Ах, какая прелесть!.. Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало». И эта красота преображает, обновляет: «»Нет, жизнь не кончена в 31 год», — вдруг, окончательно, беспременно решил князь Андрей».

Образ родной земли, России буквально переполняет всю четвертую часть второго тома, где изображена деревенская жизнь Ростовых в 1810 году: охота, ряженые, поездка на тройках к соседям, гаданье Сони у амбара и Наташи у зеркала… Это прекрасные, божественные страницы. Их нельзя цитировать, нужно читать, упиваясь каждой деталью. И опять красота, какая-то волшебность окружающего меняет душевный настрой: Николай с радостью говорит Наташе, что «решился насчет Сони» (т. е. решил жениться на ней), и Наташа радуется, потому что так поступить — благородно: «Я так рада, так рада! Я уже сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал».

Герои Толстого живы связью с родной землей, родным домом, поэтому такой болью отзывается в князе Андрее картина разоренных войной Лысых Гор:

«Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал по середине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта1. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее: стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса-садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видел его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке».

Через несколько глав начинается Бородинское сражение. И опять Толстой подробно, с любовью дает пейзажи. Для Наполеона это лишь местность, на которой располагаются войска; для русских — того времени и сейчас — это родная земля. Мы и теперь ездим в это священное для каждого русского место, сверяя его с романом Толстого, как с наиболее достоверной памятью.

Панорама сражения живет, изменяется, фиксируется от часа к часу — на протяжении всего дня. Начинается детальное описание даже раньше, с кануна сражения, когда Пьер выехал из Можайска в Бородино: «Было 11 часов утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало, сквозь чистый, редкий воздух, Смоленска, прообразом для них послужила Ясная Поляна, родовое имение князя Волконского, деда Толстого по матери. И пруд, и каменные башенки въезда — все это есть до сих пор в Ясной Поляне, и, бывая там, невольно вспоминаешь страницы романа и понимаешь, почему они с такой любовью написаны.

О богатстве и разнообразии пейзажей у Толстого огромную амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму». Вечером того же дня князь Андрей лежит в разломанном сарае деревни Князьково: «В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров — солдатских кухонь».

И опять — родная природа говорит с человеком внятным ему языком: «Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров — все вокруг преобразилось для него и показалось чем-то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить»