«Один день Ивана Денисовича» краткое содержание повести Солженицына

Удар молотком об рельс возле штабного барака в 5 утра означал в лагере заключенных подъем. Главный герой повести, крестьянин Иван Денисович Шухов, заключенный под номером Щ-854, никак не мог заставить себя встать, потому что его не то знобило, не то ломало. Он прислушивался к звукам, доносившимся в бараке, но продолжал лежать, пока с него не сдернул телогрейку надзиратель по кличке Татарин. Он объявил Шухову за то, что он не встал по подъему, «трое суток кондея с выводом», то есть карцер на три дня, но с прогулкой и горячим обедом.

На деле оказалось, что нужно было вымыть в надзирательской пол, вот и нашли «жертву».

Иван Денисович собирался идти в санчасть, но после «карцера» передумал. Он хорошо усвоил урок своего первого бригадира — лагерного волка Куземина: тот утверждал, что в лагере «тот подыхает», «кто миски лижет, кто на санчасть надеется» и начальству «стучит». Закончив мыть пол в надзирательской, Шухов вылил воду на дорожку, где лагерное начальство ходит, и поспешил в столовую.

Там было холодно , поэтому ели прямо в шапках. Ели зэки не торопясь, выплевывая кости от рыбы, из которой варили баланду, на стол, а уже оттуда их сбрасывали на пол. Шухов не заходил в барак и не получил пайку хлеба, но это его обрадовало, ведь потом хлеб можно съесть отдельно — это еще сытнее.

Баланду варили всегда из рыбы и каких-нибудь овощей, поэтому сытости от нее не было. На второе давали магару — кашу из кукурузы. Она сытости тоже не добавляла.

После завтрака Иван Денисович решил сходить в санчасть, но температура у него была невысокая , поэтому фельдшер посоветовал Шухову все-таки идти работать. Вернулся он в барак, получил свою пайку хлеба и разделил на две части: одну спрятал за пазуху, а вторую зашил в матрас. И только он успел зашить дырку, бригадир позвал 104-ю бригаду на работу.

Отправилась бригада на прежнюю работу, а не на строительство Соцбытгородка. Иначе пришлось бы выходить в голое снежное поле, ямы рыть и колючую проволоку для себя же самих натягивать. Это при тридцатиградусном морозе.

Но, видимо, подсуетился их бригадир, отнес кому надо кусок сала, так что теперь туда пойдут другие бригады — поглупей да победнее.

На выходе начался шмон: проверяли, чтобы с собой не выносили еду. Вот на входе в зону обыскивали жестче: проверяли, чтобы никаких железок не проносили. Сегодня выяснилось, что проверяют все до нижней рубахи: не поддето ли чего лишнего. Кавторанг Буйновский попытался воззвать к совести: заявил, что надзиратели не имеют право раздевать людей на морозе, что они не советские люди.

За это получил 10 суток строгого режима в БУРе, но вечером, чтобы работника не терять.

Чтобы окончательно не замерзнуть после шмона, Шухов накрыл лицо тряпочкой, поднял воротник, опустил передний отворот шапки на лоб и вместе с колонной двинулся навстречу пронизывающему ветру. После холодного завтрака в животе урчало, и Шухов, чтобы отвлечься, стал вспоминать содержание последнего письма от жены. Она писала, что молодежь норовит уехать из села и устроиться в город на завод или на торфоразработки. Тащат на себе колхоз одни бабы, а те немногие мужики, вернувшиеся после войны, не стали работать в колхозе: одни работают на стороне, а другие сколотили артель «красилей» и малюют по трафаретам картинки прямо на старых простынях.

По 50 рублей выходит за такую картинку, поэтому «деньги гребут тысячами».

Жена надеялась, что и Иван после освобождения станет таким «красилем», чтобы смогли они тогда выбраться из нищеты, детей в техникум отдать и новую избу построить вместо гнилой, ведь все уже себе новые дома настроили — не по 5 тысяч, как раньше, а по 25. Шухову же такой легкий заработок казался бесчестным. Понимал Иван Денисович, что легко заработанные деньги так же легко и уйдут.

Он же за свои сорок лет привык зарабатывать деньги хоть и тяжело, но честно.

Ушел он из дома 23 июня 1941 года на войну. В феврале сорок второго оказался в окружении, а потом в плену у фашистов — всего-то два дня. Вскоре впятером сумели убежать, но проговорились, что были в плену.

Их, якобы фашистских агентов, упекли за решетку. Шухова много били, чтобы признался, какое задание он получил, но этого не мог сказать, а следователь так и не придумал. Чтобы не забили насмерть, пришлось Шухову подписать на себя напраслину.

Семь лет отсидел на севере, почти два года здесь. Не верилось, что через год мог он своими ногами на волю выйти.

За воспоминаниями своими Иван Денисович достал краюшку хлеба и стал понемногу откусывать и жевать. Раньше много ели — от пуза, но теперь только понял бывший крестьянин настоящую цену хлебу: даже сырой, черный, казался он таким духовитым. А до обеда еще 5 часов.

Пришли на недостроенную ТЭЦ, бригадир развел по пятеркам, чтобы друг друга подгоняли. Своей небольшой бригадой обустроили место работы: толем закрыли окна, чтобы не проникал холод, растопили печь. Кавторанг с Фетюковым носили раствор на носилках, да медленно получалось.

Сначала Буйновский не мог приноровиться, а потом Фетюков начал носилки наклонять и выливать раствор, чтобы легче было нести вверх по трапу. Кавторанг рассердился, тогда бригадир поставил Фетюкова шлакоблоки перекладывать, а на раствор отправил Алешку-баптиста.

Слышит Шухов внизу крики. Пришел строительный десятник Дэр. Говорили, раньше был министром в Москве. Увидел, что толем окна закрыты, и пригрозил Тюрину третьим сроком. Подошли тут все члены бригады: Павло лопату наотмашь поднимает, здоровый Санька руки в боки поставил — страшно смотреть.

Тихо сказал тогда бригадир Дэру, что, если хочет жить, пусть молчит. Побледнел десятник, подальше от трапа встал, потом к Шухову привязался, что будто бы шов тонкий кладет. Надо же на ком-то зло сорвать.

Напоследок крикнул бригадир Дэру, чтобы подъемник наладили: оплата за тачку, а таскают раствор и шлакоблоки на носилках, работа движется медленно, денег много не заработать. Бригадир всегда старался закрыть хорошую процентовку — от этого зависела пайка минимум на неделю. На обед была лучшая каша — овсянка, и Шухову удалось «закосить» две лишних порции.

Одна досталась Цезарю Марковичу — молодому кинорежиссеру. Он был на особых условиях: дважды в месяц получал посылки и иногда угощал своих сокамерников.

Одну лишнюю порцию Шухов с удовольствием съел сам. Пока обед не кончился, бригадир Тюрин рассказывал о своей нелегкой жизни. Когда-то его выгнали из военного училища за отца-кулака. Мать тоже сослали, а младшего братишку он успел устроить к блатным. Теперь жалеет, что сам не пристал к ним.

После такого невеселого рассказа разошлись на кладку. У Шухова был припрятан свой мастерок, которым ему легко работалось. Вот и сегодня, возводя стену кирпичик за кирпичиком, Иван Денисович так увлекся этим процессом, что даже забыл, где находится.

Пришлось Шухову выравнивать стены, поэтому всего пять рядов успели поднять. Но раствора намесили много, пришлось им с Санькой дальше делать кладку. А время поджимает, все остальные бригады выстроились, чтобы возвращаться в зону.

Их опоздание бригадир сумел объяснить, но одного человека не досчитались. Оказалось, что это в 32 бригаде: молдаван спрятался от бригадира на лесах и уснул. У пятисот человек время отнял — и слов крепких наслушался, и по холке от помбригадира получил, и мадьяр его под зад напинал.

Наконец колонна двинулась в сторону лагеря. Теперь впереди вечерний шмон. Телогрейки и бушлаты нужно расстегнуть, руки поднять в стороны, чтобы хлопать по бокам было удобно.

Вдруг сунул в карман на колене руку Иван Денисыч, а там кусок ножовки. Днем поднял его «из хозяйственности» посреди рабочей зоны и в лагерь проносить даже не собирался. А сейчас выбросить надо, да жалко: пригодится потом сделать ножичек либо портновский, либо сапожный. Если бы сразу решил забрать, то придумал бы, как пронести, а сейчас уже некогда.

За ножовку могли дать 10 суток карцера, но это же был заработок, был хлеб!

И Шухов придумал: он спрятал обрезок в рукавицу, в надежде, что рукавицы не проверят, а полы бушлата и телогрейки угодливо поднял, чтобы быстрее «обшмонали». На его счастье, подходила следующая бригада, и вторую рукавицу надзиратель не прощупал. Уже месяц светил высоко в небе, когда 104-я вошла в лагерь. Шухов зашел в посылочную, чтобы узнать, нет ли для Цезаря Марковича чего.

В списке он значился, поэтому, когда появился, Шухов быстро объяснил, за кем его очередь, и побежал в столовую баланду хлебать, пока горячая. Да и Цезарь милостиво разрешил ему съесть его порцию. Опять повезло: в обед две порции да в ужин две.

Четыреста граммов своего хлеба и двести граммов Цезарева решил оставить на завтра, ведь сейчас сытость пришла.

Хорошо стало Ивану Денисовичу, и решил он еще табачком разжиться у латыша. Деньги у него заработанные давно были зашиты в подкладку. Хорош оказался табак: «и дерунок, и духовит». В бараке многие уже улеглись на нары, но тут пришли за кавторангом: за утренний инцидент с надзирателем — 10 суток карцера в холоде, на голых досках, а баланда горячая только на третий, шестой и девятый дни.

Здоровье на всю жизнь потеряешь. Цезарь разложил свою посылку: масло, колбаса, печенье. А тут вечерняя проверка. Шухов опять Цезарю подсказал, как спрятать лучше, чтобы не забрали.

Получил за это два печенья, сахару да кружочек колбасы.

Засыпал Иван Денисович вполне удовлетворенный: выдался сегодня день почти счастливый. Много удач выпало: в карцер не посадили, на Соцгородок не отправили, процентовку хорошо закрыли, Шухов на шмоне не попался, по две порции съел, подзаработал. А главное — не заболел.