Опыты (произведение М. Монтеня)

Опыты (произведение М. Монтеня)
«Опыты» («Essais», 1572-1592, опубл. 1580, расшир. текст 1588, посм. 1595; о публикации «Опытов» см. ниже) — важнейшее произведение М. Монтеня (1533-1592) и всего позднего французского Возрождения. Переходность эпохи определила новаторство и своеобразие «Опытов» Монтеня как литературного произведения. На исходе XVIвека уже начинали обозначаться контуры новой литературы, где в наступающем столетии станут главенствовать художественные системы барокко и классицизма. Система жанров утрачивала свой безусловный приоритет, жанры теряли универсальность и равенство, все больше подчиняясь «иерархии жанров», а универсальность отражения мира все больше становилась характеристикой иной системы объединения художественных принципов (то, что теперь принято называть художественным методом). В этом сказалось усиление авторского начала в искусстве в противовес традиционности, хранителями которой были жанры искусства прежних эпох. При переходе от одной системы жанров к другой, отвечающей новым реальностям, нужен эксперимент. Такой эксперимент поставил Монтень, разработав сразу два новых жанра: жанр «опыта» (или по-французски «эссе» — этот термин введен в мировую литературу Монтенем) и жанр «опытов», т. е. цельной книги таких эссе. С одной стороны, Монтень почти всюду говорит не об отдельных частях, а обо всей книге в целом. Более того, он сам следит за тем, как складывается его книга, которая становится как бы героем самой себя. Но это не такое единство книги, при котором ни одна из частей не может быть изъята без ущерба для понимания общего замысла. Это не жесткая конструкция «Декамерона» Боккаччо и других аналогичных произведений с замкнутой композицией, напоминающей мистическую стройность «Божественной комедии» Данте. С другой стороны, Монтень, выпустив «Опыты» в свет в 1580г. (I-II книги) и переиздав их еще четыре раза — в 1582, 1587, 1588 гг. (дата еще одного издания не установлена), в издание 1588 г. внес около шестисот добавлений и впервые включил третью книгу, а затем в так называемый бордоский экземпляр (это был экземпляр издания 1588 г.) он продолжает вносить новые дополнения и исправления (его недостаточно точная публикация относится к 1595г., а более точная, ставшая основой для последующих изданий, — к 1912 г.). «Искренняя книга» Монтеня действительно как бы живет своей жизнью, ее состав не задан и четко не фиксирован. Очевидно, именно этим объясняется возникновение традиции печатать Монтеня в выдержках.

Свобода дополнений как бы превратилась в свободу исключений. Иначе говоря, «опытам» как текстовому единству присуща та же «жанровая свобода», что и «опыту» («эссе») как отдельному произведению. Каждое эссе, составляющее главу в книге Монтеня, сохраняет установку на универсальность в отражении мира и почти не ограничивается предметом, обозначенным в заглавии (сам принцип называния глав — «О дружбе», «О воспитании» и т. д. — восходит к античности и средним векам, и название поэмы Лукреция «Оприроде вещей» или глав из знаменитого сборника XIII века «Римские деяния» — «О любви», «О совершенной жизни» и т. д. — подтверждают это). Писатель вслед за своим старшим современником Пьером Ла Раме (Петром Рамусом), замечательным французским философом, убитым в Варфоломеевскую ночь, пользуется не латинским (которым он владел в совершенстве), а французским языком, всячески избегает наукообразности, чтобы быть понятным читателям, хотя как будто бы пишет для узкого круга. Эссе Монтеня едва ли не впервые воплотили со всей полнотой принцип «жанровой свободы» в противовес схоластической ученой, философской традиции. Писатель пренебрегает стройностью композиции, на первый взгляд, текст эссе представляет собой свободный монтаж по ассоциации самого разнородного материала: исторических фактов (в полном хронологическом беспорядке), общих рассуждений, сугубо личных оценок и фактов индивидуального жизненного опыта и т. д. «И, по правде говоря, что же иное моя книга, как не те же гротески, как не такие же диковинные тела, слепленные из различных частей, как попало, без определенных очертаний, последовательности и соразмерности, кроме чисто случайных?» — замечает писатель в эссе «О дружбе». Как отмечал О. Бальзак, Монтень начинается и кончается в каждой своей фразе. Беспорядочный характер этих фраз всегда смущал его последователей и давал повод оппонентам для критики. Пьер Шаррон, ученик великого философа, свой труд «О мудрости» строит «почти» по Монтеню: отличие от образца — во введении Шарроном строгого порядка в структуру и в изложение своих взглядов. Французский просветитель XVIII века Кондильяк энергично заявляет, что «не хотел бы быть обречен на то, чтобы всегда читать только писателей, подобных Монтеню.

Как бы то ни было, порядок обладает преимуществом: он нравится более постоянно; отсутствие порядка нравится только время от времени, и совсем нет правил, обеспечивающих ему успех. Значит, Монтень очень удачлив, если на его долю выпал успех, и было бы большой самоуверенностью хотеть подражать ему». Веком позже французский литературный критик Г. Лансон с известным высокомерием писал, что «Монтень скорее напичкал, чем обогатил свою книгу… множеством прибавлений…», что «заглавие иногда относится к самому незначительному месту в главе, иногда же не имеет никакого отношения к ней», что монтеневская фраза «удивительно неорганизована» и «в этом отношении Монтень отмечает собой несомненный регресс во французской прозе». «Оправдание» монтеневского беспорядка в основном строилось на том, что это и есть приведение свободомыслия в адекватную ему форму. А. И. Герцен отмечал, что в «Опытах» мы видим «особое, практически философское воззрение на вещи, не наукообразное, не имеющее произнесенной теории, не покоренное ни одному абсолютному учению, ни чьему авторитету, — воззрение свободное, основанное на жизни, на самомышлении… оно казалось поверхностным, потому что оно стало ясно, человечно и светло». За точку отсчета Герцен принимает здесь свободомыслие Монтеня. Очевидно, что это наблюдение верно. Оно вполне подтверждается и ориентацией Монтеня на традицию свободомыслия, на Сенеку и особенно против цицероновского начала — и стилевого, и мировоззренческого. Важно учитывать в этой связи, что Монтень был участником одной из главных литературных полемик XVI — первой половины XVII века между сторонниками цицероновского и антицицероновского (аттицизм, липсианизм) направлений в прозе, затрагивавшей всю гуманистическую теорию подражания древним образцам. И в этом споре был сторонником (в одном ряду с Эразмом Роттердамским, Скалигером, Юстом Липсием, Френсисом Бэконом) ориентации на послецицероновский период римского интеллектуализма. «Письма к Луцилию» Сенеки во многом определили сам замысел монтеневых «Опытов», как и их форму — тот самый «беспорядок идей», который составляет и трудность, и прелесть Монтеня. В той или иной степени линия свободомыслия в европейской философской традиции всегда склонялась к разрушению канонов не только мировоззренческих, но и литературно-художественных. Книгу Монтеня можно рассматривать как образец художественно-философской прозы. Позднее, будь то философские повести Вольтера или философский роман XX века, в этой группе жанров утвердится тот же, что и у Монтеня, принцип построения произведения: героем такого произведения становится идея, а сюжетом — «испытание» этой идеи. Идеи и примеры, их поясняющие, составляют зерно каждого эссе, как и зерно «Опытов». Идеи Монтеня обладают существенной особенностью: они не носят абсолютного характера, не выглядят как априорная истина и поэтому не могут существовать без доказательств. Следовательно, доказательства приобретают особое значение. Это своего рода Вселенная Монтеня, которую он строит как единство объективного и субъективного начал. Поэтому его личный жизненный опыт ничуть не противоречит примерам из чужой жизни, все они, вне зависимости от исторических различий, проецируются на одну временную плоскость. В предисловии Монтень называет свою книгу «искренней». Эта особенность не прошла мимо внимания читателей последующих поколений, например А. С. Пушкина. Очевидно, в определении «искренняя книга» есть глубокий подтекст. Это характеристика, подходящая больше человеку, а не книге. Или книге, воспринимаемой как живое существо. Если зерном «Опытов» является определенная система идей и их доказательств, то их можно рассматривать как некий «скелет» идейную композицию, а разъясняющие их примеры — как целостный мир, который лишен дифференцирующих параметров, не разбит на фрагменты. В этом отношении отмечается характерная для монтеневского текста особенность: в каждом эссе чувствуется модель этого целостного мира, а следовательно, каждый фрагмент, даже отделенный от других, несет в себе общую информацию о концепции книги. Соч.: Essais: En 2 vol. Paris: Garnier, 1965; в рус. пер.: Опыты: В 3 т. М., 1954-1960; 2-е изд. — 1979; Опыты: В 3 кн. М., 1992. Лит.: Кирнозе З. И. Страницы французской классики. М., 1992; Луковы Вл. и Вал. Монтень Зарубежные писатели: В 2 ч. М., 2003; Ч.2. См. статьи о Монтене в данной энциклопедии: Монтень Мишель; Монтень: гуманистическое мировоззрение конца Возрождения; Монтень в русской культуре; Монтень: концепция мира и человека в «Опытах» (статья Вал. А. Луков