Основные темы и мотивы всей лирики Лермонтова

В одном из последних стихов Лермонтова «Выхожу один я на дорогу» (1841) объединены основные темы и мотивы всей его лирики. Автор будто подводит итог своему поэтическому творчеству.

В первой же строке речь идет об одиночестве лирического «я» поэта. Он выходит в открытый, широкий мир. Перед ним направленная вдаль бесконечная дорога, над ним — бескрайнее небо. Если ранняя романтическая лирика Лермонтова погружала героя в мир разобщенности, глухоты, непонимания, то в этом стихе мир, в котором находится герой, — это «мир, полный связей и коммуникаций. Он пронизан связями, он говорит, слышит, любит». «Каменистый путь» (деталь кавказского пейзажа, которая захватила Л. Н. Толстого) освещен и залит лунным светом.

Этот свет объединяет небо и землю. Не случайно и упоминание о тумане: это не только намек на то, что человек не в силах узнать, что ожидает его на жизненном пути; туман заполняет пространство между землей и небом и выполняет роль посредника.

Пространство земли названо словом «пустыня». Речь идет не о песчаной безжизненной равнине. Пустыня здесь, во-первых,- местность, которая противостоит городу или другому поселению, цивилизации, мира созданного человеком общественного зла; во-вторых, это слово означает открытое, большое, безграничное пространство. Соответственно Толковому словарю Даля, «пустыня» — «незаселенное большое место, пространство, степи». О небольшом участке земли, огороженном забором, сказать «пустыня» нельзя. Если слово «дорога» содержит в себе значение бесконечной длины, то «пустыня» — необъятная ширь. В лирике Лермонтова пустыня нередко воспринималась как край изгнания, символ одиночества, опустошенной жизни (стихи «Три пальмы», 1839; «Благодарность», 1840). Здесь пустыня становится местом уединенного свидания со вселенной. Герой один в огромном мире, открытом со всех сторон, и мир этот «говорит» и «слушает». При этом «ночь тихая», звезды разговаривают друг с другом без слов, и земля «слушает» Бога также в безмолвии. Мир, который окружает поэта, не только умеет говорить и слушать. Он слышит неслышное, видит незримое, он наделен способностью особенно тонко понимать и чувствовать. Настолько же уникальные способности получил в свое время пушкинский пророк в дар от шестикрылого серафима: «И внял я неба содроганье, и горных ангелов полет, «…» и дольней лозы прозябанье» («Пророк»).

Вторая строфа Лермонтовского стиха посвящена отношениям, которые возникают между поэтом и окружением. Этот мир прекрасный: «В небах торжественно и чудесно». Слово «чудесно» (чудно — рус.) означает и положительную оценку (хорошо, прекрасно), и вместе с тем напоминает о чуде. Поэт становится свидетелем какой-то скрытой от людей тайны природы, торжественного и таинственного чуда, невидимого другим. В этой связи слово «один» приобретает новый смысловой оттенок: оно указывает не только на одиночество, но и на избранность. Поэт оказался единственным, кого допустили в святилище природы.

Строка «Спит земля в сиянье голубем» обобщает мотив слияния земли и поднебесья. Сон в этом случае означает покой и полноту жизни. В то же время это одно из непостижимых лермонтовских прозрений: взгляд на землю будто извне, из космоса (намного позднее, когда человек сможет выйти за пределы земной атмосферы, наша планета действительно окажется голубой). «Голубое сияние» (кстати, голубой — один из любимых цветов Лермонтова) предоставляет земному пейзажу космической широты.

Но полноте и покою природы противопоставляется состояние поэта. Ему «больно» и «тяжело», он глубоко недовольный, ни прошлое, ни будущее не тешат его. Если мир природы — это, в сущности, мир, который находится вне времени (для него нет ни прошлого, ни будущего, существует только вечность), то мир поэтического «я» связан с движением времени, и переживание современного для него невозможно без памяти о прошлом и мечтах о будущем. Не случайный образ дороги — движения во времени.

Третья строфа полностью посвящена лирическому «я». Она говорит о желании поэта вырваться из мира одиночества и приобщиться к миру природы. Он стремится избавиться от пут времени: «Уж не жду от жизни ничего я» — отказ от будущего, «И не жаль мне прошлого ничуть» — отказ от прошлого. Вместо них поэт хотел бы влиться в вечный мир природы и приобщиться к ее полному силе сну. Лермонтовский стих снова сближается с пушкинским: строка «Я ищу свободы и покоя» напоминает пушкинское «На свете счастья нет, но есть покой и воля» («Пора, мой друг, пора…»). Эти понятия сближенные и в «Евгении Онегине»: Татьяна «сидит покойна и вольна», а Онегин в отчаянии пишет ей: «Я думал: вольность и покой замена счастью…» ? В этому случае для нас важный не факт согласия или несогласия автора с героями, а то, что само соединение покоя и воли — идея Пушкина. Для раннего Лермонтова она далекая: лермонтовская воля проявлялась в бунте, борьбе и деятельности, она самой своей природой была противоположна покою.

Герой же стиха «Выхожу один я на дорогу…» ищет той высшей воли, которая не противоречит законам природы, не требует постоянного бунта, протеста, а имеет в виду полноту жизни личности, гармонически согласованной с мировой жизнью.

Четвертая и пятая строфы подробно раскрывают этот новый для лермонтовского героя идеал. Сон, о котором он мечтает, — это не «холодный сон могилы», а полнота жизненных сил, не случайно именно в этом сне поэт находит надежду на любовь и счастье («о любви мнет сладкий голос пел»). Тема «сладкой» песни поддержана звукописью последней строфы (аллитерация на «л») и всем мелодичным строением стиха. Дуб, в корень которого герой хотел бы погрузиться в свою полную жизнь сна, — это космический образ мирового древа, которое соединяет небо и землю, традиционный образ многих мифологических систем. Поэт хочет достичь гармонии сказочно, как в детстве, без усилий.

Полнота жизни — это приобщение к природе в ее таинственном и древнем величии, удовлетворение жажды любви, выход из одиночества. Лермонтов дает своеобразный ответ на пушкинский вопрос. Пушкин и его герой Евгений Онегин, по-разному решая этот вопрос, стояли перед выбором: счастье или покой и воля. Лермонтовский герой объединяет покой, волю и счастье, признавая их высшими ценностями бытия. Воля заключается для него теперь не в отделении от людей, а в полноте жизни, в слиянии с вечной жизнью природы, в приобщении к величественной симфонии мировой любви, которую услышал поэт в безмолвном разговоре и набожном молчании торжественной и удивительной ночи.