Особенности народного характера в прозе А. П. Платонова

Проблема русского характера… Загадочная русская душа… Сила народного характера…

Каждый из писателей по-своему решал эту проблему: «очарованный странник» Лескова и носитель «роевого начала» Платон Каратаев Толстого; несгибаемый Андрей Соколов Шолохова и мужественный Егор Дремов А. Н. Толстого. Их нельзя спутать, о них нельзя забыть. Но платоновские герои всегда стояли каким-то особняком в русской литературе. У Платонова нет презрительного отношения к пролетариату, которого так не любят герои Булгакова, нет снисходительного, покровительственного отношения к мужику, что характерно для писателей эмигрантской волны. Народный характер в изображении Платонова как бы совмещает в себе все, что было подмечено до него, но именно этому писателю удалось показать «коренной тип» чудака-бессребренника, наивного мудреца, мужика-правдоискателя, «душевного бедняка», который пытается постигнуть истину, найти человеческую красоту и самому стать красивым.

И мы видим этот трудный путь от «чудаков», от тупой покорности, каких-то бесприютных мечтаний до «одухотворенности» людей, которые силой своего характера победят фашизм и будут жить дальше, мечтая о космосе и очаровывая читателя своей мечтой. Один из них, Прометеев 20 века, воскликнет: «- Эх, земля! Не будь мне домом — несись кораблем небес! Ответь, обыватель, на корабле мы или в хате?

Ага, на корабле — тогда держи руль свинцовыми руками!» . О чем мечтал Платонов, рисуя народные характеры? О том, «… как случайную нечайную жизнь человека превратить в вечное господство над чудом Вселенной». Герои Платонова очень разные. Но сила их народного характера — в любви.

Любви ко всему, что их окружает: «Перед тем, как лечь спать, отец лазал по полу на коленях между спящими детьми, укрывал их получше чунями, гладил каждого по голове и не мог выразить, что он их любит, что ему жалко их: он как бы просил прощения у них за бедную жизнь». В фигуре отца — глубина любви к людям, жажда преобразить мир силой своей любви. Любимые герои в прозе Платонова 20-х годов «сами себе неизвестны». Они — чаще всего мастеровые, полудеревенские ремесленники, машинисты, «сироты» по своему душевному состоянию.

Каждый из них находится в своеобразном поиске — странствии, скитальчестве, искании Истины. Это особые, именно платоновские скитальцы, убоявшиеся после событий революции «остаться без смысла жизни в сердце». И странствуют они каждый в своем особом пространстве». Откуда они? Платонов пишет: «…Есть ветхие опушки у старых провинциальных городов.

Туда люди приходят жить прямо из природы. Появляется человек с зорким и до грусти изможденным лицом, который все может починить и оборудовать, но сам прожил жизнь необорудованно». Так начинается «Происхождение мастера».

Слободской сирота Филат, вечный поденщик у мещан, «сподручный парень», мечтающий купить ассенизационную бочку и «стать человеком». Платонов показывает особую бедность — бедность сознанием своей бедности. Но, пережив , счастливые часы единения и братства с ремесленником Игнатом, от которого Филат слышит «огнеопальные речи», герой уходит из слободы, где прожил тридцать лет. Почему?

Куда он идет? В мир. К людям. У Филата есть мечта — мечта найти таких людей, которые знают новый смысл жизни.

Ему хочется «забыть навсегда Ямскую слободу, тридцать лет дремучей жизни». И это был первый шаг героя к «будущим одухотворенным людям» от тупой покорности бесприютных мечтателей. Герою повести «Сокровенный человек» машинисту Фоме Пухову тоже хочется «очутиться среди множества людей и заговорить обо всем мире». Это своего рода «стихийный» философ из народа, который пытается понять что-то важное в «проселках революции», «не в уюте, а от пересечки с людьми и событиями». Он «сдвинут революцией», именно она наделила его поразительной поэтичностью мысли.

Не просто понять, что происходит, а осознать, почувствовать, разобраться, а происходящем — вот что движет Пуховым. И в этом осмыслении романтик и сатирик Платонов сливаются в единое целое. Отсюда возникают потрясающие платоновские характеры .

Филат, Фома Пухов, Захар Павлович, Стефан Катигроба — скитальцы и странники в дебрях собственного разума, собственных чувств, герои с вечным душевным непокоем, как бы «нечаянно» открывающие возможности человеческой души. Вот перед нами красноармеец Никита Фирсов , чья душа, как река Потудань, долго таилась и холодела подо льдом. И опять — поиск, поиск себя, поиск счастья.

Платонов описывает нам такие характеры, таких людей, без которых «народ неполный». В повести «Джан» такие люди воплощены в образе Чагатаева, который выводит народ джан — символический образ всех одиноких, сиротливых, обездоленных — из плена бесплодной впадины в пустыне. И это победа над «тормозами покорности», разобщением людей.

Но вот перед нами другой тип человека. Машинист Мальцев уверился в своем личном мастерстве, внутренне отошел от всех. Он «ослеплен» этой гордыней. А спасает его юный помощник, решивший «победить «неуловимый расчет гибельных сил». Разные характеры, разные судьбы, но создается впечатление, что это твои знакомые, — так точно Платоновым выписаны эти характеры.

Но, пожалуй, самые пронзительные характеры — в «Одухотворенных людях». Уже название этого сборника символично. «Одухотворенные» характеры объединяет творчество духа. Именно особый народный дух помогает вернувшемуся с войны Иванову, человеку с ожесточившимся сердцем, совершить подлинное возвращение к самому сокровенному, понять и оценить молчаливый подвиг жены и сына Петрушки. Вообще, рассказы Платонова о войне поражают, переворачивают душу читателя. Потрясает пронзительность описания людей и событий. «Мне кажется, что мне кое-что удается, потому что мной руководит воодушевление их подвигом», — писал Платонов.

Платоновские машинисты и мастера в рассказах «На заре туманной юности», «Фро», вошедшие в историческую народную память, красноармейцы, преградившие путь фашистским танкам в Севастополь , дети с их «вкусом чуда» жизни — это «удивительная галерея народных характеров. «Без них был бы неполон портрет родной страны, портрет родного героя» — с этими словами критика В. А. Чалмаева трудно не согласиться.