Отношение Ахматовой к лирической поэме «Двенадцать»

Отношение Ахматовой к этой лирической поэме Блока было, по-видимому двойственным. По сообщению Д. Е. Максимова, она усматривала в ней немало «звездной арматуры», т. е. безвкусия, характерного по ее мнению для модернистского искусства начала ХХ в. С другой стороны, произведение Блока два раза упоминается Ахматовой в оставшихся неиспользованными прозаических материалах к поэме . В одном случае — это набросок сцены, характеризующий художественные вкусы эпохи: «Ольга в ложе смотрит кусочек моего балета «Снежная маска»… «. Там же другой набросок, лишь частично соответствующий печатному началу третьей главы: «Арапчата раздвигают занавес и… вокруг старый город Питер. новогодняя, почти андерсеновская метель. Сквозь нее — виденье .

Вереница экипажей, сани… «.

Еще один отброшенный вариант, заслуживающий внимания: «Вьюга, призраки в вьюге «. С Блоком связан и основной любовный сюжет поэмы Ахматовой, воплощенный традиционном маскарадном треугольнике: Коломбина — Пьеро — Арлекин. Библиографическими прототипами, как известно были: Коломбины — приятельница Ахматовой, актриса и танцовщица О. А. Глебова-Судейкина ; Пьеро — молодой поэт, корнет Всеволод Князев, покончивший с собой в начале 1913 г., не сумев пережить измену своей «Травиаты» ; прототипом Арлекина послужил Блок.

Этот любовный треугольник в качестве структурной основы маскарадной импровизации получил особенно большую популярность благодаря лирической драме Блока «Балаганчик» , поставленной В. Э. Мейерхольдом в театре В. Ф. Комиссаржевской и вторично через несколько лет, в зале Тенишевского училища накануне мировой войны .

Выступая в роли Арлекина в любовном треугольнике, Блок вводится в «Девятьсот тринадцатый год» как символический образ эпохи, «серебряного века во всем его величии и слабости» ,- как «человек-эпоха», т. е. как выразитель своей эпохи. Развертывание этого образа произошло в поэме не сразу. В первой редакции даны лишь ключевые строки к образу романтического Демона, объединяющего крайности добра и зла, идеальных взлетов и страшного падения:

На стене его тонкий профиль Гавриил или Мефистофель Твой, красавица, паладин?

В первоначальной версии не ясно даже, является ли он счастливым соперником драгуна — Пьеро, Сцена их встречи до 1959 г. читалась так: …с улыбкой жертвы вечерней И бледней, чем святой Себастьян, Весь смутившись, глядит он сквозь слезы, Как тебе протянули розы, Как соперник его румян.

В. М. Жирмунский замечает поэтому поводу: «Румяный» соперник — эпитет вряд ли подходящий для Блока, тем более в его роли демонического любовника. Но этот эпитет является цитатой из самоописаний Блока и ряда характеристик его внешности в молодые годы, данных другими.

Эта «румяность» одно время угнетала его , ср. стих Блока: И льнут к нему… в его лице румянец в первой публикации -«Современник» 1912, №11, позднее соответствующая строфа была опущена). — Розоватость Блока — постоянный мотив в мемуарах Андрея Белого, ср.: «Стройный, с лицом розовеющим,…он щурясь оглядывал отблески стекол» , » Но Александр ли Блок юноша этот, с лицом, на котором без вспышек румянца горит розоватый об ветр»… .

Однако лишь в 1962г. появились опознавательные строчки: Это он в переполненном зале Слал ту черную розу в бокале… И тогда же эпитет «румян» был заменен нейтральным: Как соперник его знаменит. Отрывок о Блоке в окончательной редакции расширен добавлением восемнадцати стихов, слагавшимся постепенно: 1956:

Но такие таятся чары В этом страшном дымном лице: Плоть, почти, что ставшая духом, И античный локон над ухом Все таинственно в пришельце. 1962: Это он в переполненном зале Слал ту черную розу в бокале, Или все это было сном? С мертвым сердцем и мертвым взором Он ли встретился с Командором, В тот пробравшись проклятый дом?

1956: И его поведано словом, Как вы были в пространстве новом, Как вне времени были вы, И в каких хрусталях полярных, И в каких сияньях янтарных Там у устья Леты Невы.

Первая строфа, примыкающая к предшествующей, развивает образ романтического героя — «демона». Остальное состоит из четырех полустроф, содержащих последовательные аллюзии на четыре известных стихотворения Блока, из которых два, — из цикла «Страшный мир», имевшего для творчества Ахматовой особенно большое значение. Первая, наиболее ясная , не требует дальнейших разъяснений.

Вторая связана со стихотворением «Шаги Командора» . Третья является перифразой посвященному Андрею Белому : Словно мы — в пространстве новом, Словно — в новых временах.

Четвертая отдаленно перекликается со стихотворением «Вновь оснеженные колонны…» , посвященным В. Щеголевой и изображающим поездку на острова: Там, у устья Леты-Невы. Переклички «Поэмы» с » Шагами Командора» Блока.