Печальный гуманист Уильям Голдинг

Голдинговская концепция человеческой природы была очень пессимистической: и его учительский опыт, и особенно годы пребывания на передовой во время второй мировой войны столкнули писателя со слишком многими страшными проявлениями человеческой природы (кстати, Голдинг начал профессионально заниматься литературной деятельностью (не бросая при этом учительства) в достаточно зрелом возрасте: первое из принесших ему известность произведений — роман «Повелитель мух» — было написано в 43 года).

Годы, проведенные на передовой, заставили Голдинга сделать страшный вывод, заключающийся в том, что очень многие люди при определенных обстоятельствах могли бы стать нацистами. Голдинг считает, что всякий, кто столкнулся с ужасами нацизма и не осознал, «что человек творит зло, как пчела творит мед», — «либо слеп, либо лишен разума». По убеждению У. Голдинга, «в человеке больше зла, чем можно объяснить одним только давлением социальных механизмов — вот главный урок, что преподнесла война моему поколению… То, что творили нацисты, они творили потому, что какие-то определенные, заложенные в них возможности, склонности, пороки — называйте это, как хотите, — оказались высвобожденными»… Некоторые высказывания Голдинга поражают своей безысходностью: «Человек в тисках первородного греха. Природа его греховна», «Вот какова она, как я ее вижу, природа самого опасного из всех живущих — человека». И в то же время за подобной концепцией человеческой природы скрывается не мизантропия, но желание понять правду 0 человеке и донести ее до читателя, стремление предупредить человека о грозящей ему изнутри опасности. И, по мнению В. Ивашевой, очень адекватно о взгляде Голдинга на жизнь говорят его слова: «В человеке живет темное и злое начало, и преодолеть его трудно. Убить в себе зверя человек может, лишь сделав над собой титаническое усилие, и то не всегда».

Роман-притча «Повелитель мух» вобрал в себя и элементы робинзонады. Вообще жанр робинзонады имеет в английской литературной традиции достаточно глубокие корни: как известно, во имя «проверки» человеческой природы поместил своего героя на необитаемый остров еще Д. Дефо.

Его герой за 28 лет пребывания на острове не только сам не перестал быть человеком, но и очеловечил окружающее бездушное пространство. Дж. Свифт ввел в свои «Путешествия Лемюэля Гулливера» элемент робинзонады через упоминание о том, что живущие в стране гуигнгнмов омерзительные животные еху — это потомки людей, высаженных с корабля или потерпевших кораблекрушение: за несколько поколений потомки этих людей окончательно выродились, чем и иллюстрировалась свифтовская крайне пессимистическая концепция человеческой природы. Собственно голдинговский «Повелитель мух» содержит в себе элементы полемики с робинзонадой Р. Баллантайна «Коралловый остров», в художественном мире которой попавшие на необитаемый остров дети наглядно демонстрируют свою способность остаться «юными джентльменами» даже в экстремальной ситуации.

В художественном мире романа «Повелитель мух» терпит крушение самолет, перевозящий «юных джентльменов» из привелегированных британских школ, выходцев из благополучных британских семей. Один из них, Джек, в весьма недалеком будущем — главарь звериного стада, состоящего из бывших людей, в самом начале делает громогласное заявление: «Мы не дикари какие-нибудь, мы англичане. А англичане всегда и везде лучше всех». Однако за предельно короткий срок эти «юные джентльмены» проделывают, только в обратном направлении, весь тот многотысячелетний путь, который проделало человечество от первобытного состояния до цивилизации XX века (в ее европейском варианте).

Роман Голдинга включает в себя ярко выраженный притчевый компонент: дети есть не только дети, но одновременно и символы определенных начал внутри человека и человеческого общества, и вот поначалу двое детей — Ральф и очкастый мальчик по кличке Хрюша, символизирующие разумное и нравственное начала в человеке и одновременно принципы европейской цивилизации, — пытаются построить жизнь на острове по модели демократического европейского государства. Символом этого устройства становится найденный мальчиками морской рог, посредством которого планировалось сзывать юных «Робинзонов» на общий совет, на котором бы принимались наиболее важные решения. Другим символом цивилизации являются очки мальчика Хрюши. Но постепенно все больше детей уходят к Джеку, в отряде которого можно дать волю разгулявшимся инстинктам. По ходу действия тонкая пленка цивилизации почти окончательно разрушается.

В 1955 г. из-под пера Голдинга выходит роман «Наследники», в котором перед глазами читателя предстает стадо «предлюдей», неандертальцев в момент (а на фоне вечности тысячелетия — это момент) своего вычленения из животного царства.

В 1964 г. появляется роман Голдинга «Шпиль» — это роман-притча, в котором иллюстрируется процесс строительства прекрасного устремленного к небу шпиля духовности, шпиля божественного начала в человеке, возвышающегося над небольшим собором собственно человеческого — собором, который и так едва держится, ибо под ним только жидкая грязь звериного, бездна жидкой грязи. Голдинг по праву считается мастером геометрической символики: его художественная вселенная трехслойна — небо, земля, бездна зла под землей, и эта трехслойность соответствует трехслойности человеческой природы.

Процесс строительства шпиля божественного в человеке предстает как процесс, исход которого никогда не предугадать. Может, этот шпиль будет держаться, а может — упадет и заодно погребет под собой и собор человеческого в человеке, который и без шпиля едва держит размытая, пропитанная грязью почва, о чем многократно предупреждают Джослина: «Рано или поздно мы услышим удар, грохот, рев. Эти четыре устоя раздвинутся, как лепестки цветка, и все, что здесь есть: камень, дерево железо, стекло, люди — все рухнет сверху прямо в собор как горная лавина». Более того, самим Джослином, как выясняется, руководит не только любовь к Богу, но и сочетающаяся с этой любовью безбожная гордыня — он просит одного из рабочих: «А ты не мог бы воплотить мое смирение, изваять ангела?» Он мечтает о том, чтобы, увековечив себя в виде каменного изваяния, обрести вечную жизнь: «Я, обращенный в камень, вознесусь на высоту 200 футов, с четырех сторон башни, и пребуду там с раскрытым ртом, вещающим денно и нощно, вплоть до Судного дня».

Нельзя сбросить со счетов и цену, которую приходится платить не только Джослину, но и окружающим его людям за строительство этого грандиозного шпиля. Джослин и сам оказывается во власти гордыни, но он все же прежде всего устремлен душой в небо, и те лишения, которым он себя подвергает во имя скорейшего воздвижения шпиля (самобичевание, умерщвление собственной плоти), — это все же лишения, которым подвергает себя он сам. Но ведь шпиль строится не только его руками, но и руками множества людей, которым Бог был безразличен (не случайно Джослина постоянно упрекают в том, что его рабочие бесчинствуют по всему приходу). Они строят шпиль, чтобы заработать, а затем, лишившись по приказу Джослина права покинуть стройку, продолжают трудиться уже только по принуждению — и многие из них при этом гибнут. Шпиль строится как символ абсолютного отрешения от своей греховной природы в пользу Бога. Однако не является ли страшным грехом перед Богом превращение людей, не желающих посвящать себя служению Богу, в простые инструменты служения ему; служение Богу ценой принуждения весьма далеких от Бога людей к самоотречению, когда не сами строители отрекаются от себя во имя Бога — но выбор делается за них, когда эти строители являются лишь инструментом в чужих руках? Впрочем, еще Фрейд сделал грустный вывод о том, что строительство человеческой культуры требует огромного внешнего принуждения — ибо практически каждый человек становится противником этой культуры, как только это абстрактная в его глазах культура становится враждебной его конкретным интересам.

Подобного рода надежда как раз и является стержнем трагического оптимизма Голдинга — оптимизма, настоянного на страшном знании, но живущего лишь надеждой. Голдинг все же считал, что «ни одно произведение искусства не может быть мотивировано безнадежностью; самый факт, что люди задают вопросы о безнадежности, указывает на существование надежды».