Пейзаж в повести Катаева, это органичная часть сюжета

У Катаева пейзаж — не случайная декорация и не безликий фон. Он всегда активен. Он деятельный участник событий. Если угодно, он не менее важный герой книги, чем Петя Бачей и Гаврик Чсрноива-ненко. Только что вместе с Петей мы любовались идиллически спокойной картиной нескончаемого виноградного царства, над которым «бледно синело, почти обесцвеченное зноем, степное, пыльное небо». И вдруг, откуда ни возьмись, на дороге появился конный стражник с карабином. Раздался треск винтовочного выстрела, и стражник, пришпорив лошадь, помчался напрямик через виноградные кусты. А в другом месте из виноградных кустов на дорогу выбрался человек, который там прятался. Матрос с «Потемкина» Родион Жуков, один из главных героев катаевской повести. И вот уже среди спокойных, мирных пейзажей разыгрываются далеко не мирные события.

Какой же повсеместный размах приобрело революционное брожение, если даже безлюдная аккерманская степь стала местом облав и погонь. Контраст точный и убедительный! А не окажись в «Парусе» превосходной странички с описанием огромного, пустого пляжа, мы, наверно, не так остро почувствовали бы всю грусть Петиного прощания с летом. А море в повести Катаева! То приветливое, то грозное. Море, которое кормит двух рыболовов — дедушку и Гаврика; море, которое помогает уйти от шпика матросу с «Потемкина»; морс, которое в день Первомая расцвечивается парусами и флагами рыбачьих шаланд, вышедших на праздник рабочей солидарности. Поистине море является равноправным героем книги. И не случайно, конечно, объединяя впоследствии цикл произведений о Пете и Гаврике в один большой роман («Белеет парус одинокий» открывает этот цикл), Катаев дал ему общее название: «Волны Черного моря».

Впрочем, поэзия, справедливо замечал еще Белинский, не может быть только живописью. В картинах поэта непременно должна быть мысль, и производимое ими впечатление должно действовать на ум читателя, давать то или иное направление его взгляду на действительность. В творчестве Валентина Катаева «всегда находили и находят непосредственное отражение большие темы времени. В одной из своих статей он сам как-то обмолвился, что с юных лет остро ощущал историзм своей эпохи. Это ощущение историзма и помогло Катаеву придать масштабность и размах «Парусу», повести, в которую так органично вписались и емкие катаевские пейзажи, и портреты людей. Есть художники, которые отлично пишут природу — купы деревьев, блеск солнца на поверхности реки, упирающуюся в горизонт длинную, безлюдную дорогу, затянутую сеткой дождя,- а вот портретные их зарисовки натянуты и фальшивы. Катаев необыкновенно силен и в том и в другом.

И все-таки повесть при всем катаевском великолепном владении словом могла ведь остаться всего лишь милой, веселой, шаловливой, чрезвычайно привлекательной, но довольно камерной книгой о детстве — о приключениях маленьких закадычных друзей-одесситов Пети и Гаврика, если бы в «нормальное» течение ребяческой жизни нежданно-негаданно не вторглись грозные события революционного 1905 года и не задели обоих мальчиков своим широким крылом. Вспоминается мне одна фраза Катаева. Он ее произнес на вечере своего 60-летия: «Все, что я писал,- это мой лирический дневник. Это мое отношение к революции». «Белеет парус одинокий» в известном смысле тоже лирический дневник. Читатель, который не поленится хотя бы бегло познакомиться с биографией автора, сразу же без труда обнаружит в героях повести много автобиографических черт и, добавим мы, черт, позаимствованных писателем у друзей его одесской юности. Так, например, вам, наверное, интересно будет узнать, что был мальчик Гаврик, был его дедушка-рыбак, была старая шаланда, на которой дед и внук выходили в море ловить бычков. «Гаврика я хорошо знал,- вспоминает Катаев,- дружил с ним, его звали Миша Галий. У меня даже есть его фотография. Мы вместе играли».

Заметим, к слову, что несколько катаевских рассказов 20-х годов, таких, как «Родион Жуков», «Ушки», непосредственно были навеяны воспоминаниями детства. Здесь уже действовали главные герои пока еще не написанного «Паруса», определялись важнейшие сюжетные линии будущей книги. Значит, задолго до того, как засесть за повесть, писатель жил в кругу ее тем и ее образов. Уже был написан «Парус» и отправился в далекое плавание по свету. Но Катаеву казалось, что судьбы Пети и Гаврика окончательно еще не определились. Что станет впоследствии с книжником и фантазером Петей? Какую роль предстоит сыграть в дальнейшем Гаврику, у которого давно уже сложились свои особенные, «взрослые» отношения с жизнью? Одним словом, Катаеву хотелось продолжить книгу. И хотя, наверное, он еще не совсем ясно различал «даль свободного романа», это желание подогревали в нем читательские письма, которые приходили к писателю в огромном количестве.

И вот через тринадцать лет после повести «Белеет парус одинокий» нам вновь довелось встретиться с Петей и Гавриком, простите, с Петром Васильевичем Бачеем и секретарем подпольного Пригородного райкома партии Гавриилом Семеновичем Черноиваненко, теперь уже солидными, пожилыми и даже несколько поседевшими героями «Паруса», которые, оставшись на крохотном клочке неоккупирован-ной одесской земли, точнее, даже не земли, а подземной территории, в катакомбах, ведут борьбу против немецких захватчиков. Замысел романа родился у писателя в освобожденной Одессе, когда он приехал в город, где провел детство и юность, спустился в катакомбы, обошел подземные галереи, беседовал с вожаками одесского подполья, о чем напечатал большой очерк в «Известиях». Однако но настоящему роман тронулся с места после того, как Катаев решил привести в катакомбы своих старых героев Петю и Гаврика. С давними друзьями было проще, короче дистанция между ними и автором, в них легче было перевоплотиться. А по стечению житейских обстоятельств, Петя и Гаврик вполне могли встретить войну в Одессе (Гаврик, как мы знаем, был и остался одесситом) и, значит, присоединиться к реальным участникам одесского Сопротивления.

А еще через семь лет появился «Хуторок в степи», и опять совершилось чудо. Мы возвратились назад, к годам одесской юности Пети и Гаврика, и перед нами, как в «Парусе», с поразительной до мельчайших деталей отчетливостью предстала пестрая, полная контрастов жизнь большого южного города, где все — события и люди — проникнуто предчувствием близящейся революции. Но теперь все чаще и чаще от бедной дедушкиной хибарки на самом берегу моря, от Петиного дома на углу Канатной улицы, который облюбовали для своих игр одесские мальчишки, потому что в этом доме было двое ворот, действие будет перебрасываться на рабочие окраины Одессы, в ее дымные мастерские, и дальше, дальше, в Париж, в Неаполь к Максиму Горькому, в маленький швейцарский пансион на берегу Женевского озера, где живут в эмиграции русские социал-демократы. Разговор об этих книгах выходит за рамки нашего сочинения. Здесь мне хочется только подчеркнуть, что «Парус» дал такую сильную вспышку, что ее хватило надолго. Мальчики стали взрослыми. Они вошли в большой мир. Они стали сознательными борцами. Но та форма, которую с самого начала избрал для себя Катаев, соединяя с историческим повествованием лирический дневник, придала его книгам совершенно особую окраску.

И мы, читатели, все время ощущаем тот внутренний лирический жар, с которым Катаев говорит о событиях минувших дней, как о чем-то глубоко личном. Он прав был, конечно, когда напоминал, что писатель должен на время как бы сделаться героем своего произведения. Тем более, если герой ему отнюдь не чужой. Ведь Петя — это немножко сам автор. И Гаврик тоже. И уж во всяком случае, они оба его сверстники, оба близкие его друзья. И все то, что случилось с ними, могло ведь случиться и с ним самим. Вот почему в этой книге не только ожило время, и люди, и события, но и все так отчетливо представилось.

Ø «Это было с бойцами, или страной, или в сердце было в моем».