Почему Мастер в финале романа был награжден не светом, а покоем?

Булгаковский роман, отразивший в себе высоту авторского взгляда, трудности времени и писательской судьбы, стал одной из основных глав в истории русской культуры. В романе «Мастер и Маргарита» совершилась победа искусства над прахом, над ужасом перед неизбежным концом, над краткостью человеческого существования, человеческого бытия. Победа будто бы иллюзорная, но бесконечно важная и утоляющая душу. Для автора проблема творчества является одной из главных, поскольку художник должен жить вне времени и пространства, и в этом мастерство настоящего писателя. Именно таким является главный герой произведения.

Мастер для Булгакова больше, чем писатель. Слово это более объемно, оно включает в себя самые различные значения, оттенки смысла. В нем слышно уважение к таланту, совершенному владению ремеслом. Но не только это.

Есть в нем и оттенок посвященности, служения некой высшей духовной задаче, начисто чуждой той праздной жизни возле искусства, какую ведут литераторы за столиками «Грибоедова» или в коридорах МАССОЛИТа. Но почему подобный человек награжден только покоем? Чтобы ответить на этот вопрос, следует обратиться к жизни героя. Если вглядеться в Мастера внимательнее, то можно увидеть некоторое его сходство с Иешуа: верность убеждениям, неумение, даже вопреки затаенной робости и страху, скрывать правду, внутреннюю независимость, так сильно вредящую его личному благополучию.

Как и бродячий философ, Мастер чутко откликается на человеческое страдание, боль. «…Я, знаете ли, не выношу шума, возни, насилий и всяких вещей в этом роде,- говорит он Ивану Николаевичу.- В особенности ненавистен мне людской крик, будь то крик страдания, ярости или какой-нибудь иной крик». Но мы бы поторопились, если бы сочли Мастера слепым последователем Иешуа. В одном, и очень важном, моменте они решительно расходятся. Герой Булгакова не разделяет идеи всепрощения, ему трудно поверить в то, что всякий человек добр и надо забывать людям любую обиду. Оттого, наверное, он, рассказавший нам о бесконечной доброте Иешуа, сам находит себе покровителя и заступника в могущественном дьяволе — Воланде.

Вспомним, как странно реагирует Мастер на скорбное повествование Иванушки об ужасной смерти Берлиоза. Его глаза вспыхивают злобой. «Об одном жалею, что на месте этого Берлиоза не было критика Латунского или литератора Мстислава Лавровича!» — восклицает он в приступе непонятной ярости. Какое уж тут христианское прощение…

Пожалуй, с самим Воландом недругам Мастера показалось бы как — то уютнее! Да и то сказать, Мастеру было за что возненавидеть этот мирок. Он сидел в своем подвальчике с пером в руках, одной его заботой было сладить со своим романом, «угадать» героев, вдохнуть жизнь в свою книгу. Но романы пишутся, чтобы их читали. Настает день, когда книге надо явиться в свет, показаться перед людьми, и как трудна бывает порой ее дорога к читателям!

Впервые попав в мир литературы, автор вспоминает потом о нем «с ужасом». В нем кипит ненависть к Лапшенниковой и Ариману, Лавровичу и Латунскому. Пережив трагедию непризнания, преследований в литературной среде, Мастер не может легко смириться и простить своих недругов.

Он мало похож на праведника, христианина, страстотерпца. И не оттого ли в символическом конце романа Иешуа отказывается взять его к себе «в свет», а придумывает для него особую судьбу, награждая его «покоем», которого так мало знал в своей жизни Мастер? На мой взгляд, еще одной причиной, по которой Мастер награжден только покоем, стало его своеобразное отречение от созданного им романа. Он не смог внутренне противостоять сложившейся вокруг его произведения ситуации.

Роман стал ненавистен ему. Мастер так и не смог до последнего отстаивать свое произведение. Именно страх и неуверенность побуждают героя сжечь произведение.

Но книга должна пережить своего создателя — ведь «рукописи не горят». И хотя главный враг Мастера — Латунский — куда ничтожнее и мельче Понтия Пилата, гонителя Иешуа, а сама проблема, будучи перенесена в близкую современность, решается Булгаковым в ином, более частном и скромном, плане, мы различим в рассказе о судьбе Мастера пульсацию знакомой мысли. Подлинная духовная сила неизбежно отстоит свою правоту. Что бы ни случилось, книгу Мастера еще будут читать люди, а Латунский получит по заслугам от потомства: его имя будет окружено презрением, и никогда не простится ему его злобный навет. При жизни главный герой произведения стремился обрести покой, и он получает его после смерти.

Думаю, подобная концовка является естественной и закономерной, ибо все в романе, в конечном счете, строится на справедливости.