Поэт гармонии и красоты

Тут не одно воспоминанье, Тут жизнь заговорила вновь. Ф. Тютчев Во второй половине XIX века в русскую словесность начало входить новое философское понятие — «космическое сознание». К числу избранных высокоинтеллектуальных людей, якобы обладающих таким сознанием, причисляли Ф. И. Тютчева. «Он умел,- по свидетельству А. Фета,- вместить в небольшом объеме книги столько красоты, глубины, силы, одним словом, поэзии!..» Действительно, в стихотворениях Тютчева в поэтической форме нашла отражение глубокая философская мысль о состоянии природы и Вселенной, о связи человеческой, земной жизни с жизнью в Космосе. Отсюда мнение о поэзии Тютчева как о непонятной, созданной для немногих, «избранных».

Есть некий час, в ночи, всемирного молчанья, И в оный час явлений и чудес Живая колесница мирозданья Открыто катится в святилище небес… Зато наши современники по достоинству оценили поэзию Тютчева. Томик его стихов побывал в космосе. Поражает гениальное предвидение поэта, как бы увидевшего Землю из глубин космоса: Небесный свод, горящий славой звездной. Таинственно глядит из глубины, — И мы плывем, пылающею бездной Со всех сторон окружены.

В семидесятые годы поэт придается философским раздумьям. Он пережил многих близких, устал от смертей: Дни сочтены, утрат не перечесть. Живая жизнь давно уж позади. Передового нет, и я, как есть, На роковой стою очереди.

Грядущую смерть поэт воспринимает как неизбежность, он подготовился к ее приходу, но гораздо тяжелее ему от сознания, что «умирает душа»: Как ни тяжел последний час — Та непонятная для нас Истома смертного страданья, — Но для души еще страшней Следить, как вымирают в ней Все лучшие воспоминанья… Поэт говорил, что вся наша жизнь — это ожидание и подготовка к смертному часу, а когда он наступает, все же повергает нас в изумление. Об одном мечтал Тютчев, чтобы достойно встретить свой смертный час. Не знаю я, коснется ль благодать Моей души болезненно-греховной.

Удастся ль ей воскреснуть и восстать. Пройдет ли обморок духовный? Но если бы душа могла Здесь, на земле, найти успокоенье. Мне благодатью ты б была — Ты, ты, мое земное провиденье! Последнее стихотворение Тютчева посвящено его жене, остававшейся с ним до конца, понимавшей, как никто другой, душу поэта.

Его любовь к Денисьевой была для Эрнестины Федоровны священной. Она хорошо понимает сердце и душу поэта. Эта женщина смогла сохранить любовь и преданность человеку, которого боготворила всю жизнь, несмотря на его временные охлаждения: Она сидела на полу И груду писем разбирала, И, как остывшую золу, Брала их в руки и бросала… О, сколько жизни было тут, Невозвратимо пережитой! О, сколько горестных минут.

Любви и радости убитой!.. Эрнестина Федоровна смогла осветить теплотой и любовью последние, самые трудные годы жизни поэта. Он отвечал ей признательностью и вниманием. Жена буквально упивалась беседами с ним, и Федор Иванович, почувствовав в ней родственную душу, охотно делился своими житейскими впечатлениями, мыслями о политических событиях и даже религиозно-философскими идеями, которые возникали у него в связи с этими событиями. Одно из последних стихотворений, написанное уже совершенно больным поэтом, также посвящено Эрнестине Федоровне.

Оно короткое, незавершенное, написанное «на случай», но сколько признательности и теплоты высказывает поэт своей верной подруге: Все отнял у меня казнящий Бог: Здоровье, силу воли, воздух, сон. Одну тебя при мне оставил он, Чтоб я ему еще молиться мог… Эта женщина взяла на себя добровольное обязательство собрать воедино и издать многое из написанного мужем. Она заботилась о лучшей подаче материала, внутреннем оформлении издания.

Ее работа была высоко оценена В. Брюсовым.