Поющие у трона

Я пел на троне добродетель… А. С. Пушкин

В июле литературный календарь предъявляет нам три даты, три некруглых юбилея поэтов, вызывающие неодолимое желание их сопоставить. Вот они.

265 лет со дня рождения Гаврилы Роман овича Державина — 14 июля.

115 лет со дня рождения Владимира Маяковского — 19 июля.

Семидесятипятилетие Евгения Евтушенко — 18 июля.

Объединяет относительных юбиляров не только общая стезя и творческий инструмент — лирика и лира, но и особые отношения с властью, можно сказать, если вспомнить знаменитую державинскую строку: труба. Но за этим общим, само собой, возникают особые подробности в судьбе каждого. О них и поговорим.

В ветхозаветном апокрифе о видении пророка Исаии рассказывается об ангелах, поющих у трона Всевышнего.

Поэт и историк культуры Евгений Перемышлев лет двадцать назад проницательно отметил, что у земных тронов тоже поют, но не ангелы, но литераторы, в первую голову поэты.

Начнем с их одежды. На портретах работы В. Л. Боровиковского Державин при регалиях, в мундирах, что, однако, не придает ему чиновной спеси. На многочисленных фотографиях Маяковского главенствует не воспетая им нонконформистская желтая кофта фата, но респектабельный костюм, часто тройка.

Правда, о футуристическом происхождении часто напоминают папироса, хулигански прилипшая в углу рта, полухулиганская кепка. О немыслимо пестрых одеяниях Евтушенко говорить долго не приходится, по ТВ их видели все: чем старше, тем ярче и экзотичнее. По одеянию совсем не официальный поэт…

Но ведь у трона находится место и шутам.

Державин входит в наше обыденное сознание с детства благодаря Пушкину и как предшественник Пушкина. Потом мы открываем, что и поэт он доныне и, уже понятно, навсегда живой. А историки литературы славят его как преобразователя жанра оды. Вот что пишет об этом С. С. Аверинцев: «В прежней, ломоносовской оде, по-своему прекрасной и совершенной, Державин не может принять «разделения вещей на возвышенные и низменные, брезгливости к конкретному, житейскому». Ломоносов называл воспеваемое им лицо Елисаветой Петровной , но на деле воспевал вовсе не ее, а божественную охотницу «вообще», Диану, амазонку.

Напротив, Державин говорил о фантастической Фелице, но описывал Екатерину II, выражая обязательную похвалу ей через неповторимую, конкретную, а потому «низкую» деталь… Такого в практике одописцев еще не было». Коротко говоря, Державин ввел в похвальную песнь правителям, власти — оду — многообразно им воплощенную идею торжества Создателя и Божьего мiра над каждой его частицей, обозначив эту вертикаль в знаменитой строке оды «Бог»: «Я царь — я раб — я червь — я Бог!» Конечно, Державин был государственным человеком, дослужился до министра юстиции, члена Государственного совета, но история его отношений с властью была не безоблачной, и в чиновники его не запишешь.

Иные отважные литературоведы создают труды о некоей близости между Маяковским и Державиным. Господь им судья, литературоведение — бескрайнее поле для всяческих домыслов. Но если брать в расчет то, что Белинский называл пафосом, трудно найти поэтов более далеких! Жизнерадостный, лучезарный Державин и угрюмый, набыченный Маяковский, совсем недаром связавший свою судьбу с выросшим на тоталитарных идеях футуризмом и при первом же удобном случае поступивший на службу к большевизму с его Массами Вместо вечного: Народ.

Певшего со всей доступной ему искренностью коммуну и ее кровожадных деятелей.

Можно видеть: Державин шел от трона к миру, Маяковский же из мира пробивался под сень трона.

Евгения Евтушенко с Державиным, кажется, никто не сравнивал, но от поэтической школы Маяковского он вроде бы не отрекался. Хотя особенности есть. В 1918-м Маяковскому, когда он сам себя мобилизовал и призвал на службу революции, исполнилось двадцать пять, и до самой смерти, то есть еще двенадцать лет он последовательно и неуклонно был «ассенизатором и водовозом» самого тоталитарного строя, когда-либо существовавшего в истории.

Евтушенко, чей возраст уже перевалил за земную меру бытия Державина , пожил при разных модификациях т. н. советской власти, вплоть до нынешнего посткоммунизма. И по его творческой продукции сейчас легко вывести его вольную или невольную стратегии. Власть в СССР/России ему, наверное, не очень нравится.

Но свои недовольства ею он всегда выражает, что называется, задним числом. Как в старом анекдоте, Если и колебался, то лишь с генеральной линией партии. При Сталине пел Сталина, после Сталина предал его анафеме.

Его, но не Ленина: додумался включить свою ужасную поэму «Казанский университет», написанную к столетию монстра, в перестроечное избранное «Граждане, послушайте меня…» . Его никто не тянул за язык, никто не приставлял к виску наган, но он написал стихи-песню «Партбилеты» (музыка А. Флярковского, можно послушать на сайте