Пушкинское переосмысление типа романтика в образе Ленского

Романтик и поэт Ленский кажется духовным антиподом Онегина.

Он из Германии туманной Привез учености плоды: Вольнолюбивые мечты, Дух пылкий и довольно странный, Всегда восторженную речь И кудри черные до плеч. (Строфа VI второй главы).

Воспитанник Геттингенского университета, почитатель Канта, Шиллера и Гете, Ленский возникает человеком с ярко выраженным романтическим типом мировосприятия и творчества. Строфы VІІ-Х второго раздела охватывают целый набор общих мест романтических поэзий: здесь и поклонение поэзии Шиллера, и намеки на его балладу «Порука» («Он верил, что друзья готовы За честь его принять оковы…») и связь со стихами самого Пушкина первой половины 1820-х годов, в частности с очерком, посвященным В. Ф. Раевскому ( «выбран судьбой» «мир блаженством одарят»). Десятая строфа — это сплошь романтические фразеологизмы («дева простодушная», «сон ребенка», «богиня тайн и дыханий нежных» и т. п.), подчеркнуто тривиальные рифмы. Тематика произведений Ленского тоже подчеркнуто повторяет общие места романтических элегий. Это касается не только общего поэтического репертуара героя, но и его предсмертной элегии: «Куда, куда вы удалились Весны моей златые дни?», включенной в текст романа. Приведя ее, Автор комментирует:

Так он писал темно и вяло (Что романтизмом мы зовем, Хоть романтизма здесь немало Не вижу я; да что нам в том?) (Строфа XXIII шестой главы).

Ленский — «средний романтик» (С. Г. Бочаров), что воплощает тип мышления, мироощущение и творчество определенного этапа русской культурно-общественной жизни, уже преодоленного Пушкиным на время создания романа. Ю. М. Лотман пишет: «В первоначальном замысле он (Ленский) должен был стать центральным персонажем главы… основным антиподом Онегина. Противопоставление мыслилось как антитеза умного скептика и наивно увлеченного энтузиаста.

С Ленским входит в роман тема молодости, дружбы, сердечного «невежества», преданности чувствам, юношеской отваги и благородства. Жизненная неопытность, пылкость любовных чувств к Ольге, идеализация ее, «реки элегий» — все это отличает, восемнадцатилетнего поэта от бывшего петербургского повесы. И сначала это разделяло их:

Они сошлись. Волна и камень, Стихи и проза, лед и пламень Не столь различны меж собой. Сперва взаимной разнотой Они друг другу были скучны; Потом поправились; Катались каждый день верхом И скоро стали неразлучны. (Строфа XIII второй главы).

Несмотря на авторскую иронию («Вот делать нечего друзья»), герои в самом деле стали друзьями, так как многое не только разделяло, но и сближало их: оба отчужденные от помещичьей среды (Ленский для нее — «полуевропейский сосед»); обоих интересуют цель жизни, история и современность, «плоды наук, добро и зло»; оба представляют разные тенденции европейского духовного развития, кумиры одного — Байрон и Наполеон, а другого — Кант и Шиллер.

При громе плесков иль проклятый, Он совершить мог грозный путь, Дабы последний раз дохнуть В виде торжественных трофеев, Как наш Кутузов иль Нельсон, Иль как Наполеон, Иль быть повешен, как Рылеев.

Глава писалась в 1826 году, во время следствия в деле декабристов, и была закончена после приговора и смертной казни пятерых, включая Рылеева. Вспоминание его имени делало строфу нецензурной, и Пушкин изъял ее, оставив нумерацию неизменяемой.

На этом тле неожиданным и невозможным казался прозаичный вариант судьбы Ленского — «обычная судьба» постепенного искоренения романтических взглядов и идеалов и врастание в вульгарную среду помещиков (строфа XXXIX). Именно такой вариант стали считать наиболее возможным для романтиков более поздние писатели, особенно четко Лермонтов (образ Грушницкого в «Герое нашего времени», и Гончаров, который назвал свой роман о потере героем романтических иллюзий «Обычной историей»).

Но дело в том, что для Пушкина оба варианта судьбы героя одинаково возможные.

Для автора «Евгения Онегина» важна мысль о том, что жизнь человека является лишь одной реализацией из множества возможных, которые заложены в природе человека и зависят от разнообразнейших обстоятельств. Это заставляло Пушкина много раз возвращаться к тем же самым типам героев, варьируя обстоятельства их жизни. Такой подход к пониманию характера и судьбы снимает вопрос о том, какой из вариантов судьбы Ленского наиболее возможный. В момент смерти существовали обе возможности, и какая бы из них не осуществилась, другая осталась бы нереализованной.