Разве ревут волы, если ясли полны? — Часть третья

Нет земли! Жизнь прожить — не поле перейти. Осенью свез Чипка домой хлеб и взялся его молотить. Как тут приходит десятник из волости и приносит весть, что пришел с Дона какой-то мужчина и заявил, что Чипкина земля принадлежит ему. Отобрали в Чипки землю. Но он решил бороться, взял у матери пять карбованцев и пошел в Гетманское воевать за свою землю. Солнце уже стояло на вечернем круге, как подходил Чипка к городу.

Первым, кого он здесь встретил, был низенький мужчина, с круглым опухшим лицом, с рыжими толстыми усами. На плечах была накинута московская шинель, унизана блестящими пуговицами, с зелеными нашивками на воротнике. Рассказал Чипка ему о своем горе. Познакомились. Звали мужчину Василий Порох. Он часто писал крестьянам «прошения» в суд, набился и к Чипке в помощники. Послал парня в шинок за бутылкой и пригласил к себе в дом. Был тот дом ужасно неряшлив, с черными, даже заплесневелыми, стенами, посреди пола кучи, полные мусора; окна темные, черновато-зеленые. Василий Порох выпил водку, предложил и Чипке. Тот сначала отказывался, а потом и себе напил рюмку. Водка запекла, защипала в роте, немного поперхнулся, что закашлялся… Но спустя некоторое время Чипка почувствовал тепло в теле, темные мысли стали проясняться, стала просыпаться вера, взяло рвение. Порох написал «прошение», выпили еще. Василий стал рассказывать Чипке о своей жизни, о горе, которое ему причинили господа Польские.

Сам предводитель со службы его выжил, брата за что-то в Сибирь заслал. Племянник барский сестру с ума свел. За то и пишет на них Пороху все инстанции. Но ничего не выходит, потому что везде у господина Польского свои люди.

С легкой руки. Утром встал Чипка с досадой в сердце, с дурманом в голове. Взял «просьбу», пошел в суд. Секретарь Чижик рядился поправить дело, если Чипка даст ему пятьдесят карбованцев. У парня дыхание перехватило от такой неправды, кровь прилила ему в голову; сердце заколотилось; на виду побледнел, а глаза засветились, как у волка. Стукнув дверями суда, он взял направление к Пороху, рассказал ему все и уже сам предложил выпить. Водка смешалась со страшной злобой — и зажгла сердце. Пошел Чипка домой, и зашел в шинок. Пропил свиту, шапку, вернулся к матери пьяный, расхристанный. А на утро опять в трактир…

Общество. Выпивая и гуляя, подобрал себе Чипка трех товарищей искренних: Лушню, Мотню и Крысу. Лушня был высок, широкоплеч, брав, с хорошим барским личиком, с черными красивыми усами, с карими веселыми глазами. Крыса с виду худощавый, низок, мышаст, настоящая крыса, такой же и прыткий. Мотня был толст, такой большой, неповоротливый, неряшливый. Голова огромна, лицо татарское, круглое, как тыква; ноги короткие и толстые, как столбы. Больше всего любил он водку: хлестал ее, как воду. Лушня родился и рос в барском дворе. Мать его была сиротой и забрал ее господин в свои покои, потому что была она красивой девушкой. А через год родился у нее белолицый черноголовый мальчик Тимошка. Как подрос он, то взял его паныч к себе лакеем. Часто придирался к парню и бил за то, что тот будто украл что-то из расставленных на столе игрушек. Горько пришлась парню такая жизнь, злоба накипала в молодом сердце. И через год, через два из маленького и хорошего ребенка сделался такой — и коварный злодей. Украдет что-то да и подбросит другому. Безвинного бьют, а он себе втихаря кражу поживет, да еще и смеется потихоньку.

Но иногда и его совесть мучила. Страшно ему становилось от мысли, что за все то будет благодарность, если на этом свете, то на том, стыд грыз его. Тогда он, чтобы погасить прометеев огонь в измученной душе, склонялся к стеклянному богу: приучился водочку употреблять. За это били его хорошо, прогнали из горницы, поставили кучером. Стал Лушня ездить в кабаки. Там он и зазнался с Мотней и Крысой, которые тоже выросли в неволе ворами и разбойниками. С ними-то лентяями, повесами и оборванцами и побратался Чипка. Целый день и ночь пьют, гуляют по кабакам на его средства, а поутру идут в его дом высыпаться. Высплются, раскачаются, возьмут с собой Чипку и из добра его что-либо, — да и опять в шинок. Мотря сначала смотрела на такое беспутство и плакала, и уговаривала Чипку, а затем стала ругать, позорить. Соседи подговорили ее пожаловаться в волость. Посадили Чипку пьяного в кутузку, не заметил, как и заснул… Вечером его товарищи разломали стенку кутузки и выпустили невольника. Идет Чипка домой… В голове — хмель; на сердце — зло… Как бешеный бык, налетает на дом… С бряцаньем повылетали окна, громыхнули в сене двери. Залетел в дом Чипка с проклятиями, со стыдными словами о матери, которая спряталась от него на печь. Уговаривала его мать, просила бросить водку, братики, которые будут рядом, пока будет что пропивать, а как не станет, то куда и денутся. Долго еще кричал на мать Чипка, а затем взял из ларя мамину новую белую свиту и мелькнул с товарищами в шинок. Мотря связала последнее свое добро в узел, последний раз осмотрела свой дом, который стал пустым, и, обливаясь слезами, пошла жить к старой бабе-повитухе. Нет Чепцы никакого угомону. Пропил все хозяйство и даже одежду. Остался в залатанной рубахе, драных штанах. Босой, голый, без шапки, ходит он по селу от шинка в трактир. Ничего нет!.. Только и осталось, что в токе стожки недомолоченного хлеба… Лушня предложил продать их трактирщику. Но Чипка твердо заявил, что не продаст хлеб жиду. Вспомнилось ему то недавнее время, когда он, еще весной, присматривал этот самый хлеб зеленым, как рута, буйным, как дерево, когда встретился с Галей, — балакал, шутил с ней… Когда он жал его, рано вставая, поздно ложась; вязал снопы, составлял в копны, возил на ток, чувствуя себя хозяином. Душу Чипки сжало горе по своему труду, по своим надеждам.

Исповедь и покаяние. На второй день, рано утром, Чипка пошел к давнему товарищу, с которым пасли овец у деда Уласа, к Грицко. Чипка вступил в просторный, чистый, оплетеный двор, загляделся на новый, белый, нарядный дом. На пороге дома стояла красивая, стройная, как девушка, молодая женщина, — низенькая, опрятная. Поздоровались. Чипка сказал, что пришел к Грицко, чтобы продать ему хлеб. Грицко не было дома, работал у жида в пивной, потому что дома с работой уже справился и не хотел без дела сидеть. Грицко вернулся голодным, сели с Христей обедать, а тут Чипка опять пришел. Поздоровались, пригласили гостя к столу.

Чипке и стыдно стало, и страшно. Не по себе осмотрел дом. Был он нарядно беленым, теплым и светлым, тихим и счастливым. Вспомнил он свои мечты о семье, о Гале, и слезы едва не брызнули из глаз. Христя метнулась к хлебу, к мискам, к печи. Налила борщу, поставила бутылку с водкой. Чипке показалось, что он отроду не пил такую хорошую водку, не ел такого вкусного борща. Поел Чипка и стал исповедаться этим искренним, приветливым людям. Рассказал о своем горе, о человеческой неправде. Винил всех, кроме себя. Только упрек Грицко за мать поразил Чипку в именно сердце. Чипка уговорил Грицко забрать его хлеб без денег, потому что не хотел пропивать свой труд. Когда он пошел, Христя задумалась над словами гостя, вспомнила свое сиротство. Мысленно она вроде бы оправдывала его; казался ей Чипка не таким оборванцем и бродягой, каким его люди считали. В воскресенье Грицко запряг пару быков в телегу, да и поехал к Чипки. Мотня, Лушня, Крыса, стали помогать Грицко хлеб набирать, и когда узнали, что Чипка отдал стога без денег, бросили работу и начали его попрекать. Но Чипка не считался со словами товарищей и слова своего не изменил.

Первая степень. Мотря работала на чужих людей, часто вспоминала свой дом, хозяйство. Но больше всего мучали мысли о Чипке, о той проклятой ночи, когда он пьяный презрел ее, мать, тяжелыми упреками, лицемерными словами. А здесь еще и люди несут ей новость за новостью о сыне. Плачет мать мелкими слезами, зовет смерть к себе. А Чипка совсем пустился в тяжкие. Пропил все, остались только голые стены и побитые окна. Задумался Чипка: есть, пить хочется, на улице уже холодно, мороз в дом прется. Как жить? И решили побратимы обворовать господина. Сговорились с трактирщиком, что купит он украденную ими пшеницу, сильно выпили да и пошли к барским амбарам.