Разве ревут волы, если ясли полны? — Часть вторая (В москалях)

Отгуляла генеральша и две свадьбы: Пески отродясь не слышали, не видели такое чудо. Дворец даже ревел, даже стонал. Две старших дочки вышли замуж за господ, а вот младшая прогневила мать, потому что полюбила «хохла» сотника Саенка и обручилась с ним без разрешения и благословения генеральши. Осталась госпожа сама на хозяйстве. Дом большой — а никого нет! Завела генеральша котов, целое кошачье царство, потому что нужно же около кого-то погреть свое одинокое сердце. Служила хвостатым мышедавам бездетная вдова Мокрина. Кормит их, вычесывает, постель стелет. Но однажды не присмотрела и придавила дверями котенка. На второй день Мокрина на виду всего села мазала барские кухни, а на шее у нее на красном стежке болтался сдохший котенок.

Больше всего не любила генеральша горничную Ульяну — веселую, с искренним сердцем, сообразительную девушку. Чтобы не произошло — виноватая Ульяна. Однажды ни за что приказала жестоко высечь ее. Показалось неистовой генеральше, что Ульяна влюбилась у камердинера Степку, которого госпожа сама жалела. Били Ульяну так, что с трудом поднялась. А Степка не стал дожидаться своей очереди и убежал. Встревожилась генеральша, заболевшая, а на третий день и умерла. Добила-таки ее девушка Ульяна! Приехал в село старший паныч — тонкий, длинноногий, с рыжеватыми, как у медведя, волосами. Прежде всего разогнал котов, отпустил со двора почти всех мужчин. Девушек почему-то оставил. Часто заходил в девичью: говорит, шутит. Больше всего ему нравилась Ульяна. Через полгода поехал господин куда-то далеко. Перед отъездом попрощался из Ульяной, подарил ей 50 карбованцев, наряд, который имела, и позволил покинуть дворец. Поселилась Ульяна у жены дяди. Через месяц она вышла за Петра Вареника, который был лакеем у генеральши и нашивал ей новую шкуру, выполняя приказ своей бесноватой госпожа.

А через три месяца послал бог Петру сына Ивана. Через год приехали в Пески оба паныча с молодыми женщинами, разделили между собой родину и стали драть из крепостных уже на две семьи. Обнищало село. Стали появляться воры — новость в Песках. Господин Василий Семенович испугался, что пьянчуги и к нему залезут, да и пересиливал в новый дворец, который построил в Красногорском хуторе. Назвало окружающее барство тот хутор «Меккой», потому что собирались туда господа с целого уезда, как на могилу Магомета бусурманы с целого мира. Не забыл Василий Семенович Ульяну, взял ее сына Ивася к панычу в горницу. Да и лодырь был Ульянин сын, а Чипкин отец… Вскоре убежал куда-то. И у Василия Семеновича и у Степана Семеновича родилось на двоих аж десяток дочерей. Лета идут, девушки растут. У Василия Семеновича дочки были похожи на цыганок: с черными глазами, с длинными, как рубцы, носами, сами черные, как в сажу измазанные. Сидят у отца на шее, как под шатром. Ничего делать: давай Василий Семенович призывать к себе панычей, давай на них набрасывать своих дочек. Разкоренился род господ Польских. Потомки «голопузой шляхты» всосали с молоком матери мысль, что крестьяне годны только на то, чтобы напихивать их голодные роты вкусным и сладким. Из половины двадцатых по шестидесятые годы был на Украине «золотой век» барского господства. Верховодили в Гетманском господа Польские, как у себя на царстве.

Василий Семенович стал предводителем, родственники — урядники; справник, судья, подсудки, — все то зятья, родственники зятьев, племянники… Прибрал Василий Семенович к своим лапам целый уезд. И все вкруг молчало, слушало, терпело, и все ниже, ниже нагибало председателя перед его властью. XI Махамед. После смерти последнего сечевика Мирона и его женщины Марины их сын Иван с женщиной Мотрей вдвоем хозяйничали с хозяйством. Тяжело работали сами и детей приучали к хлебопашеской жизни. Искреннее всего брался за дело старший Максим, и бросал начатое дело, если проходила охота ее делать. И нельзя было его ни заставить, ни запугать. Дедовы сказы о Сечи, о воле запали в Максимово сердечко. Ему хотелось самому драться, рубиться, сражаться. Когда-то еще малым раздразнил страшного барского бугая, и когда то пугало погналось за ним, парень прыгнул через плетень. Прыгнул и бугай, и на коле и застрял. Неслась кровь с пробитой стороны. Пропал бугай. Отец побил Максима, а тот поплакал — да и опять за свое. То на баранах ездит, то привяжет телятам к хвостам палки и заливается хохотом, как скотина пугалась и неистово бегала, то с ребятами на кулачках бьется или братьев за чубы таскает. Пылкий, как порох, смелый, как голодный волк, он всех побивал, над всеми верховодил. Как же дошел до лет и убрался в силу, — беда с ним, да и только! Насмехался над парнями, пускал плохую славу о девушках, вынес Луценку ворота и нацепил на самом верху столетнего дуба, у Тхорихи-вдовы измазал ворота дегтем. Стали люди жалиться отцу на «Махамеда», как его прозвали старые бабы. Но что отец сделает с таким повесой, сорванцом? Хотели женить, так на обручении Максим так напился, что едва не побил будущего тестя. Вернулись сваты с тыквой. С упреками отца и матери Максим не считался. Пил, гулял, из дома вещи начал носить в шинок. Мучался с ним отец, мучился да и решил отдать в москали. А Максим как услышал об этом, то распевая и выкрикивая сразу пошел на прием. Записали его в гвардию, потому что он был высокого роста, бравый, широкоплечий, как из железа сбитый.

Не стало Максима, утихли ругательства в Ивановом доме, нет ничуть никакого вреда в Песках. Отец вовсе не вспоминал его, а как кто напомнит, то сердится и отвечает, что никогда не имел третьего сына. Братья немного потосковали по Максиму, а дальше и забыли. Поженились, отец разделил между ними хозяйство, а москалю оставил дом и две десятины поля.

Погнали рекрут из родного края аж в Московщину. Удивлялись они жизни русских крестьян: дома в селах были без окон — черные, как амбары, закуренные дымом, люди, — в лаптях, в длинных балахонах, с бородами. И вот пришли в город. Богатство городское еще больше удивило новобранцев. Максим и в казарме был заводилой. Товарищи души в нем не чаяли. Одно только мучило его, что жил в вонючей казарме и ел хлеб, который был чернее земли, да еще и в чане ногами мешаный. Капуста, каша, — изо рта вернет. Взяли его старшие москали с собой на заработки, на прокорм. Ходили по селам, крали, что плохо лежит, и сразу же и продавали, иногда выпрашивали у путников, без денег ели и пили в ветчинах. Начальство любило Максима за то, что он был ко всему способный, проворный, сильный и умный, из любого положения найдет выход. Вскоре сделали его унтер-офицером.

Максим — старший. Как стал Максим старшим, то сначала заважничал, начал высокомерничать. Но скоро стало ему это старшинство хуже всего… Не с кем душу отвести; ни к кому по-братски заговорить; не на чем своей силы показать. Наткнулся как-то Максим на грамотку. Стал самостоятельно учиться читать, выучился, да и бросил, как никудышную вещь. А здесь возникли разные беспорядки. Повел и Максим в бой своих москалей. В одном из боев погиб москаль, который перед смертью звал каких-то Мотрю и Хиврю и просил простить его. Максим узнал, что это знаменосец хохол Хрущев. За смелость наградили Максима орденом и поставили фельдфебелем. А здесь и война закончилась. Вернулись домой. Большее старшинство было удобнее для того, чтобы запускал Максим свою пятерню в московское изобилие. Стал он больше о себе заботиться, бросил пить, оставлял деньги, да и задумал жениться. Запала ему в душу Явдошка, которая с детства занималась кражами, пирушками. Была красивой, знала это и торговала своей красотой, как жид товаром. На то время, как встретил ее Максим, красота Явдошки уже немного помялась, и она задумалась пристать к какому-то берегу. Так и сошлись они, прожили несколько лет, привыкли друг к другу, а затем и обручились. Жили беспечально, не очень задумываясь о завтрашнем дне. Минуло десять лет. Беспутная жизнь вытянула из них все деньги. Опомнилась Явдоха. А здесь еще Бог дал счастье — родилась девочка Галя, которая перевернула всю их жизнь. Закончились шутки, пирушки. Стали оба копить деньги. Максим отпускал своих москалей на «прокормление» и бравую них деньги, а Явдоха скупала и перепродавала награбленное добро. В войне с турками Максим был легко ранен в руку, договорился с врачом, и отпустили его со службы, дали «чистую». Через тридцать лет вернулся Максим в Пески к родительскому дому. Потом переехал на хутор, построил дом, словно барские хоромы, конюшню, амбары рубленые, ворота тесаные. Смеялись люди, что москаль крепость себе строит и удивлялись, откуда он деньги на все это берет.