Рецензия на роман В. В. Набокова «Машенька»

…Воспомня прежних лет романы, Воспомня прежнюю любовь… А. С. Пушкин Роман Владимира Набокова «Машенька» — произведение исключительное и необыкновенное. Он отличается от всех написанных им романов и пьес. Я прочла у Набокова множество произведений, но именно «Машенька» привлекала меня красотой языка, легкостью, философскими рассуждениями о роли любви на земле.

Если кратко говорить о теме романа, то это повествование о необычном человеке, находящемся в эмиграции, в котором уже начинает угасать интерес к жизни. И только встретив случайно любовь своей юности, он пытается возродиться, вернуть свое светлое прошлое, вернуть молодость, во времена которой он был так счастлив. Главный герой романа — Лев Глебович Ганин, эмигрировавший в Берлин. На протяжении всего романа Набоков стремится подчеркнуть в нем его «особенность», несхожесть с окружающими.

Ганин живет в пансионе, где рядом с ним находятся еще шесть человек, оторванных от России, обитающих в атмосфере пошлости, косности, примирившихся со своим мирком. Этот пансион — своеобразный символ, который Набоков называет «убежищем для изгнанных и выброшенных». Эти люди действительно выброшены, выломаны из жизни. Их судьбы разбиты, желания угасли.

Набоков рисует их слабыми и безмолвными, исключая, разумеется, главного героя. Печальна судьба старого российского поэта Подтягина, смертельно больного, стремящегося вырваться из лап эмиграции и вернуться на родину, в Россию. Грустно читать и о Кларе — молодой девушке, безответно любящей главного героя, но не нашедшей в этой любви никакой отрады. Другой главный герой романа — Алексей Иванович Алферов, яркое воплощение того, что Набоков наиболее всего презирает в человеке, по злой иронии судьбы оказавшийся нынешним мужем Машеньки, любившей Ганина долгие годы. Все пошло в Алферове: слова , банальности, внешний вид .

Алферов — полная противоположность интеллигенту Ганину, не приемлющему пошлость ни в каких ее проявлениях. Отчасти Набоков придал Ганину черты своего собственного характера, вложил в него ту попытку вернуть потерянный рай, терзавшую его самого. Узнав о том, что Машенька, с которой он по воле случая расстался еще в далекой молодости, жива и приезжает на днях к мужу, Ганин буквально просыпается в своей берлинской эмиграции: «Это было не просто воспоминанье, а жизнь, гораздо действительнее, гораздо «интенсивнее», — как пишут в газетах, — чем жизнь его берлинской тени. Это был удивительный роман, развивающийся с подлинной, нежной осторожностью».

Ганин принимает решительную попытку вновь обрести потерянный рай: отказывается от своей псевдоизбранницы Людмилы и собирается похитить Машеньку у Алферова. Он даже не спрашивает себя, любит ли его Машенька до сих пор, он уверен, что молодость вернется, а вместе и счастье. При этом для достижения своей цели он совершает неэтичные поступки . Но лишь на вокзале Ганин осознает, что прошлое не вернуть, что оно утеряно безвозвратно, что нужно просто бежать из этого пансиона, из этой гнетущей, чужой и чуждой, пошлой атмосферы: «Он до конца исчерпал свое прошлое, свое воспоминанье, до конца насытился им, образ Машеньки остался… в доме теней, пансионе, который сам уже стал воспоминаньем «. Переболев своим прошлым, герой отправляется на другой вокзал, уезжает в будущее, навстречу новой жизни.

В своем романе Набоков философски размышляет о любви к женщине и к России. Две эти любви сливаются у него в одно целое, и разлука с Россией причиняет ему не меньшую боль, чем разлука с любимой. «Для меня понятия любовь и Родина равнозначны», — писал Набоков в эмиграции. Его герои тоскуют по России, не считая Алферова, который называет Россию «проклятой», говорит, что ей «пришла крышка». Однако остальные герои горячо любят родину, верят в ее возрождение. («…Россию надо любить. Без нашей эмигрантской любви России — крышка. Там ее никто не любит.

А вы любите? Я — очень».) В целом Набоков сложен для понимания. Я впервые прочла его автобиографический роман «Другие берега», когда мне было двенадцать лет.

В нем он как бы осмысливает всю свою жизнь, размышляет о детстве, своих поисках собственного «я», о поистине «земном рае» своего духовного воспитания. «Мое детство было совершенным», — писал он в «Других берегах». Находясь в эмиграции, Набоков был вынужден писать свои произведения на английском языке, отчего испытывал почти физическую боль. Его расставание с прекрасным и родным русским языком было мучительным, но это испытание он выдержал с честью. Читая произведения Набокова сейчас, я вспоминаю рассказ моей сестры, которая побывала в Швейцарии на его могиле. Он похоронен на берегу Женевского озера, в небольшой деревушке рядом с курортным городом Монтре.

По ее словам, более эстетской могилы она не видела: огромный голубой камень, простая надпись, цветущие фиалки вокруг… Именно о такой могиле мечтал его герой Цинциннат Ц. из прекрасного романа «Приглашение на казнь». Снова в нем «потерянный рай», снова ностальгия по прошлому, любовь. Снова герой находится в состоянии одиночества: «Нет в мире ни одного человека, говорящего на моем языке».

Но герой романа верит в собственное «я», как, должно быть, не терял веры в себя сам автор. И именно эта вера не дала герою умереть даже после того, как ему отрубили голову. «Зачем я тут? Отчего так лежу? — И, задав себе этот простой вопрос, он отвечал тем, что привстал и осмотрелся…» «Меня у меня не отнимет никто, — сказал Цинциннат Ц. сам себе…» Размышляя над прозой Набокова, я поражаюсь тому, как его герои испытывают душевный подъем во время собственных неудач, а когда к ним приходит успех, они словно теряются, становятся косноязыкими, тусклыми, приниженными. Дар описания у Набокова развит до необыкновенных пределов, он обладал каким-то особым, словно отполированным языком, меткостью взгляда, способного при помощи художественных приемов и образов даже мелочам придать особое значение, подчеркнуть их.

Читая его романы, я чувствую в них одиночество человека, не понятого многими, оторванного от того, что ему дорого. Боль и горечь едва слышны у него, он не подчеркивает их, а лишь скрывает за будничными картинами и фразами. В этом я вижу его сходство с Чеховым, который всегда говорил, что «в настоящей жизни люди обедают, только обедают, а в это время слагаются их судьбы и разбиваются их жизни».

Чехова Набоков всегда очень любил, считая его «нравственный пафос» образцовым для писателя. «Я и Чехов — вот два моралиста», — говорил он. Особую близость Набоков ощущал и к Достоевскому, описывая ненавистный ему «мирок пошлости и гнили», прикрытый псевдонравственностью. Сейчас, к моей большой радости, у нас в стране стали проявлять большой интерес к Набокову, многие и многие утверждают, что именно у него нужно учиться прекрасному русскому языку, благородному служению культуре.

На Западе к нему, наоборот, относятся вяло, но ведь Россия, его Россия, набоков-ская Россия любит и признает его — это главное! Одиночество и ностальгия при жизни, но признание и поклонение после смерти. Ради этого, я считаю, стоило терпеть и страдания, и боль.

И сейчас, читая Набокова, я обогащаюсь не только умственно, но и нравственно, духовно. Это чувство очищения со мной, пока я люблю и ценю прозу Набокова, его потрясающий дар слова.