«Романсеро»: Любовь и Смерть в пьесах Лорки

Многих читателей и даже исследователей Лорки название книги наталкивало на ложный вывод о том, что поэт в сборнике обращается к экзотическим нравам и быту андалузских цыган. Однако далеко не все стихотворения сборника рассказывают о цыганах. А главное (даже в тех, в которых действуют цыгане) поэта они привлекают не экзотикой быта, но тем, что они наиболее гонимая и преследуемая часть народа. Пристальное внимание к цыганам, наконец, объяснялось еще и тем, что они в меньшей мере, чем кто-либо другой, скованы условными нормами поведения в современном обществе, ближе других к природе, естественнее в чувствах и страстях. А ведь природа, чувства и страсти человека, сбрасывающего с себя бремя общественных предрассудков, и есть центральная тема «Романсеро».

Как и в «Канте хондо», в «Романсеро» господствуют две силы — Любовь и Смерть. Снова фоном для трагедии человека становится у Лорки ночь. Однако в «Цыганском романсеро» ночной пейзаж уже не только традиционный фон испанского, вернее, андалузского фольклора. В него вплетается новый и очень существенный мотив враждебной человеку человеческой же (по крайней мере, по внешнему облику) силы, противоестественной и потому сеющей гибель. Гражданская гвардия как символический образ такой силы появляется у Лорки уже в одном из произведений сборника «Канте хондо» — в диалогической «Сцене о подполковнике гражданской гвардии», в которой изображено знаменательное столкновение жандарма и вольного цыгана, строящего «имбирные башни» и изобретшего крылья для полета. В «Цыганском романсеро» гражданские гвардейцы появляются чуть ли не в каждом романсе. В знаменитом «Романсе об испанской жандармерии» жертвой жандармов становится целый испанский город. Цыганам из сказочного города, в буйном празднестве раскрывающим свои жизненные силы, противостоят жандармы — мрачное воплощение мертвящей силы закона.

Конечно, избрав символом Смерти и Ночи гражданских гвардейцев, Лорка отнюдь не намеревался создать агитационное, политическое произведение. И все же гражданские мотивы, звучащие в «Романсе об испанской жандармерии»,- свидетельство тех процессов, которые шли в поэзии Лорки. И мир цыган, и мир жандармов — это реальность, пропущенная сквозь сердце и поэтическое сознание Лорки и, следовательно, как всегда у него, сказочно деформированная.

Во второй половине 20-х годов Лорка переживает духовный кризис. В его стихах этих лет-«Ода Сальвадору Дали» (1926) и «Ода священному причастию» (1928) — звучит страстная тоска по упорядоченному миру («Жажда форм и границ нас одолевает») и призыв «любить определенное и точное». Но сам Лорка это «определенное и точное» найти не мог. Отражением этого душевного смятения было обращение поэта к сюрреализму, его поиски «магического реализма», выразившиеся, в частности, в созданных в это время Лоркой пьесках «Короткого театра». В подобном состоянии духа Лорка покидает Испанию и отправляется в Соединенные Штаты.

То, что Лорка увидел в США, поначалу ошеломило его откровенной, доведенной до крайнего предела антигумаиностыо. «Какая-то нечеловеческая архитектура и бешеный ритм жизни, геометрия и ощущение неустроенности. Несмотря на яростный темп жизни, радости там, однако, не сыщешь. И человек, и машина — только рабы времени…» — так позднее сформулировал он первые впечатления от I 1ью-йорка. Таким этот город предстал и в стихах сборника «Поэт и Нью-Йорке», созданных в 1929-1930 годах во время пребывания поэта в США.

Как справедливо говорил об этих стихах С. М. Арконада, «обычно столь ритмичный и ясный, Лорка обрушивается здесь на читателя и слушателя потоком бессвязных образов, темных намеков, загадочных словосочетаний, туманных мыслей, поэтических ребусов». И Арконада, и другие исследователи связывают эти перемены в поэтической манере Лорки с влиянием сюрреализма. Это, безусловно, так. Однако странные, нередко затемненные образы, к которым, как и сюрреалисты, прибегает Лорка, в данном случае удивительно точно воспроизводят тот стремительный и бессмысленный ритм жизни, который поразил поэта. Пытаясь проникнуть в смысл открывшейся его глазам картины, поэт отмечает в этом мире «полное отсутствие духовного начала», ужасающую противоестественность механической цивилизации Нью-Йорка. Вся цивилизация Соединенных Штатов — это трагическая пляска смерти. Глазам Лорки открывается истина: мир капиталистической Америки воздвигнут на слезах, крови и жизнях простых людей. Не один, а два мира существуют здесь: мир «рабов, погибших в земле плантаций», и мир рабовладельцев, «опьяневших от серебра». Но недаром в -. подзаголовке стихотворения «Нью-Йорк» стоят слова: «описание и обвинение». Лорка бросает в лицо Нью-Йорку обвинение от имени и во имя спасения миллионов рабов.

Поэт, изведавший отчаяние при виде «дикости и безумия» Нью-Йорка, с облегчением вздыхает, покидая этот «город Желтого Дьявола». Один из последних циклов сборника носит знаменательное название «Бегство из Нью-Йорка», а возвращение в «старую добрую Европу» он воспринимает как «вальс по направлению к цивилизации».

Отныне Лорка познал всю меру поэтической ответственности за судьбу мира, всю меру близости к обездоленной части человечества. И если и раньше его сердце и его творчество принадлежали народу, то теперь прямой и непосредственный разговор с народом о самом больном и волнующем становится для поэта жизненно насущным. Именно поэтому в 30-х годах, продолжая создавать стихи, Лорка обращается преимущественно к театру, драматургии, в чем видит наилучшую возможность контакта с бедняками, к «партии» которых он причислял себя отныне и до последнего вздоха.

Еще в 1920 году он сочиняет пьесу «Злые чары бабочки», в которой, перенеся действие в мир насекомых, выразил свою ненависть к пошлому и сытому мещанству, чуждому каких бы то ни было романтических порывов, мечтаний. Эта драма была еще весьма наивна и несовершенна, но в ней уже таились в зародыше и основные мотивы и многие характерные черты его драматургической манеры: переплетение лирического и драматического начала, перенесение центра тяжести с внешней интриги на лирическую атмосферу пьесы, синтетическое использование цветовых и звуковых образов, музыкального ритма и живописной пластичности действия.