Романтизм испанской литературы в эпоху Эспартеро

Кортесы не сумели воспользоваться благоприятными условиями 1812 и 1820 гг., чтобы привлечь народ к делу революции посредством радикальных мер, но, чего не удавалось достигнуть ранее, то успешно совершилось в течение десяти лет, следовавших за смертью Фердинанда VII.

Упразднением монастырей и всяких духовных общин, назначением к продаже с торгов всех обширных владений духовенства Мендисабал и его сотрудники подрыли до самого корня основу старого порядка, благодаря такому перевороту современные идеи проникли в глубочайшие недра нации и совершили настоящее перерождение испанского общества.

При внимательном взгляде на Пиренейский полуостров после долгой гражданской войны, тяготевшей над ним во все время регентства Христины от 1833 до 1840 года, и после трехлетнего правления Эспартеро , нас поражает необычайная нравственная перемена, совершившаяся во всех слоях населения и наглядно проявляющаяся в момент провозглашения совершеннолетия юной королевы Изабеллы.

Застой нарушен теперь уже не на одной только поверхности, как в 1814 году, когда лишь в главных городах, да и то немногие дерзали настраивать свою жизнь на современный лад, a рядом бесчисленные массы коснели в своей неподвижности, с тупым равнодушием подчиняясь традициям, завещанным веками. Нет, в эту эпоху перед наблюдением историка всюду являются новые типы людей с иными взглядами, иными мыслями и стремлениями, словно какая-то свежая жизненная струя влилась во весь общественный организм и пробудила в нем деятельную силу. Не далее, как вчера еще, каждый спокойно оставался на месте, определенном ему от рождения, не помышляя даже o возможности каких либо изменений к лучшему в своем жалком прозябании изо дня в день; a нынче — и в столице, и почти во всех городах испанское население разом встрепенулось, ощутило в себе небывалую бодрость и энергию, всюду закипела оживленная деятельность, и вне этого общего движения могли оставаться разве только глухая деревни, где не наклеивались на столбах объявления o paпродаже монастырских имуществ.

Но за исключением такой глуши, всюду возникали новые надежды, изменялись и самые понятия o значении труда. Ведь именно тунеядство монахов было источником всех их пороков, возбудивших, наконец, общественное негодование и сделавших предметом ненависти и отвращения весь этот рой паразитов, корыстных, сластолюбивых, проникнутых лицемерием. Возникшая реакция против духа созерцательной праздности, признанной главной причиной нравственного упадка, вызвала потребность действовать, промышлять, спекулировать, производить.

Бессильная скорбь об утраченной Америке заменилась бодрым стремлением к плодотворной эксплуатации родной земли.

Вместе с внутренней переменой произошла и внешняя в самом костюме испанцев. Они отвергли парики, индийские трости, штаны в обтяжку, башмаки с металлическими пряжками. Все старые моды исчезли, сменившись более простой, однообразной одеждой современных французов.

Жизнь общества еще полна лишений, недостаток материальных и умственных средств ощущается всюду, но, по крайней мере, оно уже не прозябает, a начинает жить всеми фибрами.

Такие резкие изменения в самых нравах страны естественно должны отражаться на ее литературе, и действительно, ни один из испанских писателей той, эпохи не остается безучастным к общему движению, они стараются уяснить его, анализируя и обсуждая со всех сторон.

При этом, разумеется, каждый смотрит на совершающееся с своей личной точки зрения: один жалеет o прошлом и не доверяет будущему; другой с презрением отвергает традицию и с энтузиазмом приветствует прогресс; но все равно признают вторжение новых начал и их несомненное торжество над старыми.

Весь этот десятилетний период не что иное, как естественное развитие зародыша, вынесенного Испанией из ее увлечения романтизмом в 1830 году; но такие моменты усиленного народного движения никогда не поддаются характеристике в общих чертах, потому что они представляют не определенную физиономию целого, a множество разнообразных деятельных сил и умов, стремящихся по различным направлениям.

Избрать исключительным представителем эпохи какого ни будь одного писателя и сгруппировать вокруг него всех других — было бы приемом не верным, не подходящим к действительности. Кто, в самом деле, мог совместить в себе все идеи, все надежды и стремления нации в пору ее кипучей деятельности и выразить их во всей полноте?

По нашему мнению, наиболее яркими литературными выразителями этого периода испанской жизни являются памфлетист Ларра и поэт Эспронседа. Оба они полны того глубокого, страстного негодования, какое побудило Испанию стряхнуть с себя разом иго клерикализма, так долго тяготевшее над ней всею тяжестью; для них обоих была видна та бездна нравственного и умственного растления, в какую погружали испанский народ его духовные и политические руководители. Но смерть слишком рано унесла обоих, когда их молодые, горячие силы еще не успели окрепнуть и уравновеситься зрелым суждением.

Вот почему во всем творчестве этих писателей нет ни определенно сложившихся идеалов, ни поучений, ни указаний для их современников, — ничего, кроме скептического духа отрицания. Они лишь протестуют и разрушают в то время, когда дело критики уже окончено, и на очереди стоит другая существенная задача, — согласить коренные национальные чувства и верования восприимчивого народа со всеми открытиями науки, со всеми требованиями разума.

Найдется ли в литературе данного периода, хотя один деятель, проникнутый сознанием этой насущной необходимости и достаточно сильный, чтобы дать верное направление своим соотечественникам в их тревожном искании прямого пути? Нет, среди представителей испанской мысли, в пору ее смутного брожения, мы не находим ни одного, удовлетворяющего такому требованию. Все писатели, каких нам предстоит назвать, и скептики, и эклектики, и католики, и классики, и романтики, сами являются лишь более или менее верными отголосками общества, выразителями его неустойчивых идей, стремлений и чувств, но, ни один не в силах привести их в стройный порядок и направить к единой, разумной цели.

Оставляя общественное мнение бродить впотьмах, в каком-то полуночном тумане, его призванные вожди не исполнили своего назначения и тем приняли на себя ответственность перед будущим за все последствия этих умственных колебаний.

Но, если писатели того времени и не отличаются ни логичностью, ни глубиною, ни силою мысли, за то почти все стремятся расширить свое творчество, не ограничиваясь тесными рамками какого ни будь специального рода литературы, как это бывает большею частью в периоды ее упадка. За немногими исключениями, они скорее вдаются в противоположную крайность, поэтому, при оценке их деятельности, оказывается неприменимой обычная классификация на поэтов, прозаиков и проч. Здесь будет вернее иное деление, сообразное с высотой положения, занимаемого в обществе каждой группой, и степенью ее значения в нем, — тем более, что это наивно-преувеличенное чувство собственного значения сильно влияло и на умственный склад самих писателей, и на характер их произведений.

Итак, мы займемся последовательно тремя группами: литераторов-аристократов, литераторов, являвшихся в роли политических деятелей, и, наконец, литераторов по профессии, — тех, кому умственное творчество, помимо иных целей, служило и средством к жизни.