«Сестра моя — жизнь» Б. Л. Пастернака Пастернак Б. Л

«Сестра моя — жизнь» Б. Л. Пастернака
Книга «Сестра моя — жизнь» — вторая (после «Поверх барьеров») книга стихотворений Пастернака. Стихотворения, которые собраны в ней, объединены общей идеей, общими образами. Книга имеет собственную композицию: вступление, основную часть, состоящую из нескольких циклов, и » послесловие «.

Интересно, что во многих своих произведениях Пастернак идет от музыки; это особенно характерно для данной книги (и следующей за ней — «Темы и вариации») и заметно в одновременном присутствии одних и тех же образов в разных стихотворениях («Девочка» и «Душистою веткою машучи…», «Балашов» и «Давай ронять слова…»), причем в первом образ как бы заявляется, задается, получает свое развитие и разрешение. В первую очередь интересно в стихотворении «Про эти стихи», где представлено мироощущение лирического героя книги.

В кашне, ладонью заслонясь;

Сквозь фортку крикну детворе:

«Какое, милые, у нас

Тысячелетье на дворе?»

Здесь проявляется свойственное Пастернаку отношение к истории; он воспринимает себя и мир принадлежащими истории, как «второй вселенной, воздвигаемой человечеством в ответ на явление смерти с помощью явлений времени и памяти» («Доктор Живаго») лирический герой воспринимает себя как звено времени; он «вечности заложник/ У времени в плену».

Связь поколений и миров проявится еще в одном стихотворении книги — «Давай ронять слова…».

Интересно стихотворение «Сестра моя — жизнь и сегодня в разливе…», давшее название всей книге. В нем суть восприятия истории лирическим героем — равенство всех предметов и существ мира в ней.

Что в мае, когда поездов расписанье,

Камышинской веткой читаешь в купе,

Оно грандиозней Святого писанья

И черных от пыли и бурь канапе.

Это стихотворение — концентрация мироощущения лирического героя; здесь заявлено равенство человека и жизни, человека и мира, жизни и мира. Все сотворенное кем бы то ни было имеет право на существование; вещь сотворена, следовательно, вместе со своим возникновением она вошла в историю и стала равна ей.

В первый раз природа как реальное проявление жизни мира изображается в стихотворении «Плачущий сад». Здесь заметен переход от ада к самому лирическому герою:

Ужасный! — Капнет и вслушивается,

Все он ли один на свете. Мнет ветку в окне, как кружевце,

Или есть свидетель…

К губам поднесу и прислушаюсь,

Все я ли один на свете…

Природа становится средством приобщения к истории.

В связи с образом сада можно рассмотреть стихотворения «Зеркало» и «Девочка»; интересно, что вначале стихотворение «Зеркало» носило название «Я сам».

Дорожкою в сад, в бурелом и хаос

К качелям бежит трюмо…

Огромный сад тормошится в зале

В трюмо — не бьет стекла!

Отождествление себя с садом становится для лирического героя средством самовыражения; сад, как мир, характеризуется общностью существующей в нем жизни. Прямое отождествление себя и сада мы видим и в стихотворении «Девочка»:

Из сада, с качелей, — с бухты-барахты

Вбегает ветка в трюмо!..

Родная, громадная, с сад, а характером —

Сестра! Второе трюмо!

В стихотворении «Душистою веткою машучи…», где выражено единство всех явлений бытия:

Пусть ветер, по таволге веющий,

Ту капельку мучит и плющит.

Цела, не дробится…

Очень интересно стихотворение «Ты так играла эту роль!..», где, возможно, выражено восприятие лирическим героем жизни как игры (вспомним название книги Юрия Живаго — «Игра в людей»). Особенно характерны строки:

И, низко рея на руле

Касаткой об одном крыле,

Ты так! — ты лучше всех ролей

Играла эту роль!

Они дают возможность вспомнить «Чайку» Чехова; вообще в стихах Пастернака ассоциации играют значительную роль; так, например, они важны в «Балашове»:

Мой друг, ты спросишь, кто велит,

Чтоб жглась юродивого речь?

В природе лип, в природе плит,

В природе лета было жечь.

Здесь задан вопрос, но на него не дается ответа. Он дан в стихотворении «Давай ронять слова…». Характерно, что эпиграфом к нему служат процитированные только что строки; все стихотворение является преддверием ответа:

Ты спросишь, кто велит? —

Всесильный бог деталей,

Всесильный бог любви,

Ягайлов и Ядвиг.

Это стихотворение, несмотря на то что оно не последнее, как бы заключает всю книгу — настолько исчерпывающе дан ответ. Здесь мы видим, кого Пастернак считает центром природы, культуры, мира; при этом подтверждается тождество всего созданного, сотворенного Богом:

Кому ничто не мелко,

Кто погружен в отделку

Кленового листа…

Характерным свойством книги «Сестра моя — жизнь» является очевидное присутствие в ней творящейся истории. Так, в стихотворении «Весенний дождь» мы видим:

Это не ночь, не дождь и не хором

Рвущееся: «Керенский, ура!»,

Это слепящий выход на форум

Из катакомб, безысходных вчера…

Наконец, последнее стихотворение, где хотелось бы заметить наибольшее сближение природы, мира и человека, — это «Наша гроза»:

Гроза, как жрец, сожгла сирень

И дымом жертвенным застлала

Глаза и тучи расправляй

Губами вывих муравья.

В книге есть цикл «Занятие философией», включающий в себя «Определение поэзии», «Определение души» и «Определение творчества». Эти стихотворения по мысли как бы предваряют «Давай ронять слова…». В «Определении поэзии» мы видим характерный предметный ряд:

…Это — ночь, леденящая лист,

Это — двух соловьев поединок…

Все, что ночи так важно сыскать…

Здесь ночь уподоблена центру жизни. «Определение творчества» же сводится к определению мироздания: «Мирозданье — лишь страсти разряды, человеческим сердцем накопленной». Таким образом, антропоморфность мира ложится в основу определения самого этого мира.

Итак, мы видим, что книга «Сестра моя — жизнь» — единое произведение, где присутствует несколько развивающихся тем. Центральная — тема любви, от нее и зависят все остальные, сама же она выражена настолько полно в жизни природы и мира, что не может быть исчерпана.